Он вскочил, шатнулся, хлебнул с лихвой горячего, раскаленного воздуха, отдающего горечью, согнулся в кашле. В глаза бросились обезглавленные тела и темные фигуры застывших в углах церкви демонов.

Огонь взметался вокруг под самый потолок, слышались крики откуда-то от входа – видно, кто-то еще пытался сбежать. И только зазвучал вдруг сверху, из неровной дыры вместо купола, резкий громкий голос, заставивший его содрогнуться.

– Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны, – раздалось свыше.

Пред ним пал ангел с по-вороньи черными крыльями, оскалился в кривой улыбке, выглядящей особо жутко на фоне его пылающей церкви. Фигура – словно вырезанная из мира, по контуру обведенная тенью. Рубаха цвета засохшей крови – сразу бросалась в глаза, встрепанные коротко стриженные волосы, резкие, нечеловечески-яростные черты лица. И – голос. Такой, каким обычно объявляют войну.

Эта женщина выглядела едва ли старше четверти века, но взгляд ее был страшен – ему были тысячи лет. По движению ее руки безропотно застывали мрачные фигуры демонов, тихий смех звучал так же, как треск пламени за ее спиной, глаза – бездонная чернота и искры.

– Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи, – продолжила она, сверкая черно-алыми глазами, показывая острые клыки – такими только рвать живую плоть. – И помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя.

Она скользнула ближе, посмотрела священнику в глаза. Может быть, ожидала мольбы или крика, но он до боли стиснул челюсти, чтобы не издать ни звука.

– Ты знаешь, кто я, – шепнула она, оскалясь точно напротив его отрешенного лица. – Спасать ангела, падре. Как глупо. Как неизмеримо глупо… Ты мог бы тихо читать бессмысленные слова в своем сарае, и никто слова тебе не сказал бы, но теперь… – Вздох, трагичный и неприкрыто издевательский. Улыбка – как удар. – Теперь ты будешь казнен.

Она вдруг наклонилась, легко подняла с пола выломанный крест, упавший вместе с куполом, небрежно взвесила в руке. Большой, блестящий, гордо венчавший некогда верхушку храма – средь небес. Испачканные в саже и крови руки легко, изящными быстрыми движениями прошлись по плечам распятия. Губы ее изогнулись в улыбке.

– Ты падешь, – выхрипел священник, глядя на крест, легко, играючи удерживаемый той, кто был полностью отравлен Тьмой. – Вы все падете.

Тихий смешок – опять как укол. Стилетный, тонкий, но глубокий – в самое сердце. Стиснув зубы, он поклялся больше не издавать ни единого звука. Ни за что – ни звука.

– Я – уже, – рвано кивнула она, чуть взмахнула черными крыльями, обдавшими жаром лицо священника.

Он не успел закричать, хотя и хотелось. На краткий миг захотелось взмолиться о пощаде, пасть на колени, заламывая руки и лобзая железные набойки на ботинках этой страшной женщины, в глазах которой отражалась Смерть. Дрогнуть, усомниться.

Не успел.

Тяжелый удар креста обрушился на череп, легко проламывая кость и превращая худое лицо, изможденное морщинами, в отвратительное, липкое, ярко-алое месиво из осколков хрупких костей и мозга.

Командор Черной Гвардии, брезгливо кривясь, отерла тяжелые военные ботинки о черную рясу изуродованного священника, лежащего у нее в ногах.

Церковь уже погасла – оставляя хрупкий обожженный скелет, ушел огонь. Ушла и Гвардия, оставив убитых людей лежать в лужах собственной крови, обильно натекшей на темный дощатый пол. Ушли тихо – словно призраки, словно и не было их здесь, и только тяжелый, дерущий глотку запах гари и крови и вид черного пожарища, обнаженных стен и переплетения потолочных балок напоминали, что все это не было кошмаром.

Рывком, почуяв свежий морозный воздух и не уловив ни биения пульса рядом, поднялось из-за алтаря странное существо, как собака блох, сбросившая заклинание скрытности. Изломанное, перекрученное, словно собранное из кусков чьих-то чужих тел, наскоро сшитое кровавого цвета нитями. Неправильное, чужое.

Голова тяжело мотнулась, хрупнула кость. То ли под ногой, выгоревшая до белизны и перемазанная густым слоем липкой сажи, то ли в шее, вывернутой под каким-то странным углом. Мутный взгляд скользнул по телам, обрубок носа втянул насыщенный запах горелой плоти, без особых усилий угадывающийся среди остальных.

Тянуло вперед – уверенно, неотвратимо, словно подталкивало в спину уверенной отеческой рукой. Сила, нетронутая дикая сила растекалась под ногами, пачкала голые ступни при каждом шаге с липким чвяканьем. Сила манила – неотвратимая, вечная, еще живая.

Существо улыбалось бы, если бы не стесанная напрочь нижняя челюсть – лица у него не было, только алеющая гортань и липкий язык, прилегающий к небу.

Низкий горловой хохот спугнул ворон, опустившихся на балки, – те с тревожными воплями взвились вверх, часто и гулко хлопая крыльями.