— Этого не будет!

— Если захочет, он с кем угодно такое провернёт, не сомневайся. Даже со мной или Келтом. Другое дело, что у нас есть кольца, и, в случае угрозы, артефакт тебя защитит. Но всё равно лучше не забывать, с кем имеешь дело.

Забудешь тут… Разумеется, меня возмущает то, как здесь относятся к мужчинам, но ведь, по сути, Медиф — посторонний, совершенно незнакомый человек. Он живёт в этом дворце, и вполне может быть предан леди Луассис. Бездумно бросившись его «спасать», я сама рискую стать жертвой — жертвой его магии, например. То, что я не могу даже представить, что чьи-то чары действительно способны заставить меня разлюбить мужа или, наоборот, внезапно до помутнения рассудка влюбиться в кого-то другого, значения не имеет. Не хотелось бы испытывать удачу, ставя под удар наши с Леном отношения, они слишком ценны. Даже если это означает, что Медифу придётся остаться.

— Давай просто откажемся от него.

— Потерпи всего пару дней.

— Но почему?

— Не люблю смотреть, как кого-то из-за меня мучают. За провал его запросто могут высечь до полусмерти или ещё что похуже придумать. Ты ведь видела, что было в холле? Тут не принято стесняться жестокости.

Аргумент. Хоть мы и не знакомы, я тоже не хочу становиться причиной чужих неприятностей. В конце концов, не виноват же Медиф, что леди Луассис выбрала именно его.

Пойдя на компромисс с совестью, обещаю себе, что позже всё-таки попробую обсудить с Леном возможность выкупа. А пока стоит присмотреться к инкубу.

Объект нашего обсуждения обнаруживается в коридоре, чётко напротив дверей. Так никуда и не ушёл. После услышанного от Аллеона, я невольно присматриваюсь к нему повнимательнее, — не каждый же день увидишь инкуба! — но в отстранённом лице нет ничего, говорящего о пороке.

Мужчина выводит нас из дворца и тенью скользит за спины, предоставляя возможность самим выбирать дальнейшее направление. Его безмолвное присутствие и едва уловимая враждебность вызывают у меня стайку холодных мурашек. Ни одного косого взгляда, предельно вежливая речь, поклоны, а я всё равно чувствую его неприязнь.

Уже через полчаса становится ясно, что таскающийся за нами инкуб настоящий магнит для неприятностей. Большая часть женщин смотрит на него, как на любимый десерт, и пытаются флиртовать так, как это тут принято — норовят под шумок украсть или договориться со мной об аренде. А то и вовсе бесцеремонно использовать по назначению прямо на месте — одна из продавцов, мурлыкнув: «Пошли со мной, красавчик!», чуть не затаскивает Медифа в примерочную, пока мы с Леном выбираем одежду. Тот даже не сопротивляется, двигаясь за ней, как деревянная кукла. Приходится цапнуть его за рубашку, а дамочке напомнить, что «красавчик» сегодня мой.

— Держись ближе к нам, — шепчу, когда разочарованная женщина скрывается в другом зале.

Медиф только кивает, не торопясь рассыпаться в благодарностях, однако в нереальных, словно неоновых, глазах промелькнуло облегчение.

Очевидно, что быть популярным ему до отвращения не нравится, так почему бы не справиться самостоятельно? Почему он, как неразумный ребёнок, готов пойти с каждой, кто пальцем поманит?

От очередного бедствия сокращение дистанции не спасает. На этот раз неприятности приняли вид пёстрой стайки туристок в сопровождении местной госпожи. Женщины, несомненно, в полнейшем восторге. Они разглядывают проходящих мимо мужчин, как товар на распродаже, выбирая из представленного ассортимента тех, что покрасивее или просто чем-нибудь выделяется. Экскурсоводу стоит только окликнуть, добавив в голос властные нотки, и жертва покорно разворачивается, чтобы через секунду оказаться в толпе смеющихся дам, бесстыдно ощупывающих очередное безупречное тело. Тех, кто понравился, оставляют пока при себе в качестве развлечения, более удачливых, если вообще можно так говорить об обладателях шрамов, забраковывают и отпускают на волю.

Появление Аллеона и Медифа вполне ожидаемо привлекает внимание. Ещё бы, такая контрастная парочка!

В открытую рассматривать другого мужчину в присутствии мужа мне не хватает смелости, но вот отражение в витринах я ловлю с удовольствием. Они действительно выглядят потрясающе. Широкоплечий, высокий и небрежно-очаровательный Лен держится с непоколебимым спокойствием, так несвойственным мужчинам этого мира. Он, наверное, единственный, кто не отводит глаз и не пытается ускорить шаг, чтобы поскорее миновать улицу. А про инкуба и говорить нечего. Сам он старается ни на кого не смотреть, но всё равно с первого взгляда невольно околдовывает изящной плавностью движений, и застывшее на точёном лице отстранённое выражение только усугубляет ситуацию. Это вызов. Даже я пару раз подумывала сделать что-нибудь этакое, чтобы его проняло, наконец, но не хочется заставлять ревновать Лена.

Не спуская глаз с моих мужчин, туристки принимаются оживлённо совещаться. Я буквально затылком чувствую, как ещё больше напрягается Медиф. Однако экскурсовод отрицательно качает головой. Даже здесь, в Талассе, вседозволенность не безгранична. На Аллеоне форменный пиджак Ассоциации, из-под рукава которого поблёскивает брачный браслет, и этого достаточно, чтобы нас не трогали, позволив спокойно разместиться в кафе.

Хоть горе-телохранитель и сносит все игривые обсуждения его скромной персоны со стойкостью каменной статуи, мне его просто по-человечески жаль. Не удивительно, что во дворце он на меня постоянно косился. Наверняка, ждал какого-нибудь подвоха.

— Медиф, почему ты просто не подправишь их отношение? Почему не «убавить» явное вожделение до обычной симпатии? — спрашиваю, выпроводив вертящуюся возле нашего столика официантку. — Ты ведь можешь такое?

Сидящий напротив инкуб бросает настороженный взгляд из-под возмутительно длиннющих ресниц. Каких трудов нам стоило убедить его сесть за столик, а не стоять молчаливым укором!

— Это запрещено. Вам не стоит беспокоиться, госпожа.

— Манипулирование эмоциями подпадает под запрет на внушения, — более развёрнуто поясняет Лен. — Если поймают, наказание будет суровым, вплоть до временного рабства.