Приемлемо ли целоваться с другим, будучи замужем?

Нет, разумеется.

Но с женихом-то это нормально! Ну и что, что жених уже четвёртый? У нас всё серьёзно. С Медифом же мы целовались и до того, как пошли в храм.

Или нужно было получить официальное одобрение от мужей? Не думали же они, что мы с Рраяром тут только разговоры разговаривать будем? Нет, до постели, конечно, бы не дошло, но немного же можно?

Я что-то запуталась… В голове настоящая каша из старых и новых семейных правил.

— Трудно сказать, — вздыхаю, внутренне признавая его правоту. — У нас с тобой особенный случай. Зная это, никто из мужей не станет обвинять меня в распущенности, ведь для всех ты тоже почти мой муж. Но именно что «почти». Поэтому есть черта, которую я перейти пока не могу.

Секунды две Рраяр молча это обдумывает, а потом, устало выдохнув, подходит, щёлкает по лбу и участливо спрашивает:

— Чем ты их кормишь?

— Кого? — недоумеваю, машинально потирая условно-пострадавшее место. — Мужей?

— Своих тараканов! — фыркает. — Про мужей-то мы уже давно выяснили: у вас кто что приготовил — тот то и ест. Да и то если ты раньше отобрать не успеешь… Так себе условия для претендентов… Я, может, поэтому и не тороплюсь, — под конец он делает такой обделённо-печальный вид, словно и сам голодает вместе с моими мужьями.

Всё опять свелось к шутке.

Но я-то знаю, что понежиться вместе в ванной джарой собирался всерьёз.

И, будь обстоятельства иными, я с удовольствием бы согласилась.

Но не сейчас. К сожалению.

— Чего ты расстраиваешься, глупая? — самую малость наигранно усмехается он. — Сначала на корню загубила весь романтический порыв, а теперь ещё хочешь заставить извиняться за то, что моё предложение посягнуло на твои высокоморальные принципы?

— Всё должно быть не так, Рраяр! — отчего-то, несмотря на правоту, мне тоскливо и больно в груди. — Я хочу быть к тебе ближе, но не так же! Не украдкой, пока никто нас не видит. Разве ты этого не понимаешь?

С его лица исчезает даже намёк на улыбку. Исчезает всё наносное, ненастоящее, и только теперь я вижу, что этому мужчине на самом деле триста шесть лет. Три столетия! Трудно даже охватить разумом такое количество лет!

Ничего не ответив, он просто проходит мимо, на миг сжав моё плечо сильными пальцами.

Знаю, я прошу… требую, слишком многого. И, наверное, слишком рано. Но не можем же мы всегда быть вместе только наполовину…

А ещё очень хочется, чтобы он был счастлив. Только обязательно со мной, потому что я не смогу видеть, что он улыбается кому-то чужому.

Как я сглупила, попытавшись добровольно отдать Рраяра другой!

Надо, наверное, радоваться, что наши отношения развиваются, становятся всё более близкими. Мы часто видимся, разговариваем и почти не ругаемся, у меня есть здесь своя комната, а теперь и у Рраяра будет своя в нашем доме. Но мне вдруг стало этого мало.

Переждав эмоциональный приступ в горячей ванной, оказавшейся настолько бодрящей и тонизирующей, что изматывающего занятия словно и не было, нерешительно спускаюсь.

Он, как обычно, сидит за столом, приготовленным для нашего традиционного послетренировочного чаепития. Разве что вид у джаройя задумчивый и на моё появление он не оборачивается.

— Извини. Я не должна была так поступать.

— Ты же на самом деле так не думаешь, верно? Никогда не извиняйся, если не считаешь, что виновата.

— Что бы я ни думала, мне точно не хотелось тебя расстраивать.

— Ты была права — вот что имеет значение.

Я надеялась, что Рраяр добавит ещё что-нибудь, объяснит, как намерен поступать дальше, но он умолкает, вновь погружаясь в свои мысли, и рассматривает чашку с таким вниманием, словно там происходит нечто крайне важное.

Мне одновременно безумно интересно, о чём он думает, и страшно, потому что кажется, что всё вокруг стало зыбким, непрочным. Именно поэтому заговорить снова я не осмеливаюсь.

Вдумчиво допив до горечи резкий и терпкий чай, Рраяр поднимается, намекая, что время вышло.

Ясно. Никаких объяснений. Меня просто отправят домой, и хорошо, если завтрашний урок вообще состоится.

Преодолев навалившуюся тяжесть, встаю, медленно подхожу к нему и, сорвавшись, порывисто обнимаю, зажмурившись и крепко сцепив руки. Вкладываю в эти объятия всю свою любовь, всю потребность в его поддержке и ехидстве, весь страх потерять.

Какая разница, кто признаётся первым? Я просто должна это сказать! Сказать сейчас, потому что потом будет уже поздно!