Девушка обернулась.

— Кар’ре дан’те, — невесомой дымкой слетело с ее губ.

Меня будто ледяной водой окатило. Шарахнувшись в сторону, я кинулся к двери и выскочил вон. Сердце жарко колотилось в груди. Мысли разбегались как муравьи. Но одно упорно билось в мозгу: я только что был в спальне Лилу-Анны. Лилу-Анны! Сожри меня демоны! Господи, ну за что мне это?

Хотя…

— Ну и откуда ты весь такой красивый? — спрыгнул я с подставки белокаменный статуи изящной девы, напугав не ожидавшего подобного маневра Венди.

За окном цвело и пахло раннее утро, а он идет не со стороны своей комнаты, а совсем даже с противоположной. Я так и знал!

— Демоны тебя разорви! — выдохнул он, держась за сердце. Ну прямо как чувствительная девица.

— И тебе доброго утречка! Как там леди Каролина поживает?

— А мне-то откуда знать? — пробурчало это ходячее недоразумение.

Ага, пусть рассказывает!

Это я погорячился, назвав его красивым. Выглядел он как после бурной ночки. Волосы растрепанны, впопыхах перевязаны лентой, рубашка выбивается из штанов.

— Никак Беатриче опять напала в порыве страсти?

— Нет, — хмуро оборвал он, надевая камзол.

— Тогда что?

— Дела государственной важности!

— О, как! Лиловый подтек на шее, должно быть, тебе министр просвещения поставил?

Венди схватился за шею, будто это могло спасти от моего проницательного ока, и повыше натянул воротник, пряча следы любовного неистовства.

— А сапог?

— Что сапог? — недопонял он.

— Сапог ты случайно не там же посеял?

Он хмуро на меня уставился, в его взгляде читалось — вот же прицепился! — и опустил глаза, оценив ущерб.

— Бездна демонов! — Он повернулся, собираясь, видимо, вернуться обратно — за сапогом, но передумал.

— Теперь тебя точно будут искать. По сапогу. Как по ноге придется, так сразу… — наглядно провел я пальцем по горлу. Законы у нас, конечно, не такие жестокие, но от разъяренного мужа побегать придется. А я предупреждал. Леди Каролина… С ума сойти! Как он решился?

— На что это ты намекаешь? — прищурился приятель и, задумчиво меня оглядев, добавил: — Какой-то ты подозрительно веселый.

— Настроение хорошее, — соврал я. Хорошее, как же! Вообще удивляюсь, как способен улыбаться, когда земля горит под ногами. Эта проклятая женщина не дает покоя, с тех пор как приехала. Чтоб ей… вернуться обратно в Кэшнаир!

— А не ты ли пустил слух, что муж… ээ… известной нам леди возвращается? Нежданно-негаданно-то, а?

— Я?! — В самом деле, это просто смешно. Хотя и правда. — А почему ты спрашиваешь? Тебя все-таки интересует эта леди? — решил я его подловить.

— Нет. Меня интересует ее муж, — совершенно искренне сознался он.

Муж?! Подобное откровение выбило из равновесия, и я с добрых полминуты пялился на сосредоточенно пытающегося вытряхнуть себя из сапога Венди. Не спятил ли он часом в связи с предстоящей свадьбой? А то может и еще что… похуже.

— Кто-то распустил слух, что муж леди К. возвращается. И мне пришлось поторопиться, собираться впопыхах. — Он хмуро на меня посмотрел. — Ты как-то странно выглядишь.

Еще бы мне не странно выглядеть. Третью ночь не могу нормально выспаться. Впору на людей кидаться.

— Идем. Дело есть, — вцепился ему в локоть и потащил за собой.

— Дай хоть умыться, злыдень! — попытался он слабо сопротивляться.

— Там тебе это не понадобится.

На белых стенах коридоров дворца матово поблескивали картины, озаренные рассеянным утренним светом. Служанки торопливо приседали в реверансах и отправлялись по своим делам. Носили чистое белье, ведра с водой для ванн, подносы с завтраком. Меняли в вазах увядшие цветы на свежие, источающие сладкий аромат. В какой части сада они их рвут? Ведь за ними не гоняется Пати в желании выпотрошить как рыбу!

Стражники в желто-синих нагрудных доспехах отдали честь, прижав кулак к груди. Кажется, охраны во дворце прибавилось.

— Прошу прощения, — донесся со спины запыхавшийся голос.

Прехорошенькая служанка со смолеными кудряшками и чуть надменными чертами лица, расправив красные юбки, поспешно присела в реверансе.

— Ваше Высочество, — обратилась она ко мне. — Ваш друг кое-что потерял. — Девушка продемонстрировала сапог. На отвороте голенища красовалась гарцующая серебряная лошадь — знак семьи Лириканто, к которой принадлежал Вендиан.