Из-за прошлого провала она впала в немилость. И сегодня, собираясь поведать, что Ана в тягости, боялась, что Госпожа от ярости сожжет ее на месте. Однако заказчица расхохоталась. До слез. Но таким безумным, страшным хохотом, что у нее волосы встали дыбом.

— Нет-нет! Более никаких услужений и заманчивых предложений! — рассекла женщина рукой воздух. — Хватит!

Нарисованная мелом на стене дверца распахнулась, — от ветра разлетелась бумага, взметнулась пыль, и в комнату вплыла хозяйка цветочного домика. Взъерошенная, с поджатыми губами.

«Не в духе», — подметила Юлиана и оказалась права.

— Так! — сходу насела ведьма. — Действуем по плану!

— Хм, — не удержалась Анка, вспомнив, чем обернулся прошлый хитрый план по пленению оборотня.

— Не зли меня!

— Молчу! — прикрыла улыбающийся рот ладонью.

— Всего-то выуди у Соля камень!

— А как?!

Талаза принялась расхаживать по комнате.

— Предстань перед ним прекрасная, страдающая. Расплачься! Разбуди в нем благородство… — она запнулась, увидев взгляд Юлианы. — Вот не надо его жалеть! Не успеешь ты — сделают другие! Мы хотя бы сделаем его счастливым!

— Угу, тоже мне, две сестры Остапа Бендера! — пробурчала Анка под нос. Ведьма обернулась и с любопытством посмотрела на нее из-за плеча.

— Кто?!

— Прохиндейки.

— Зато обаятельные, — фыркнула в ответ она. — Собирайся! Заниматься делом — лучше, чем смотреть в стену и жалеть себя.

Стоило заснуть — перед глазами вставал ухмыляющийся великан со спущенными штанами, всхлипывающая Ана, и начиналось повторение кошмара. Из-за тревожной бессонницы Сольфен и обрел привычку гулять по саду ранним утром, когда в замке еще главенствовала тишина.

Рассвет выдался зябким, дождливым. Замерз нос, от холода потряхивало, но, преодолевая желание уйти, он продолжал стоять под порывами весеннего промозглого ветра. Прошелся по дорожкам, свернул к краю спящего сада, огороженному громоздкими, высокими перилами, и замер.

— Ана?!

Она стояла бледная, уставшая, молчала и всматривалась в простирающийся за широким озером лес. Одежда на ней так же висела мешком, как на нем.

— П-прости меня! — прошептал и захлюпал носом.

«Глупый дурашка», — вздохнула Юлиана и обернулась. Настрой сбился, и вместо того, чтобы играть заранее продуманную роль жертвы, она раскинула руки. Соль крепко обнял ее и разрыдался.

«И кто из нас самый несчастный?» — подумала она.

— Не плачь, — прошептала мягко и провела ладонью по его затылку. — Это все пройдет.

— Нет. Нет! — рыдал он, всхлипывал и отчаянно вертел головой.

Выждав, пока Соль выплачется, Анка взяла его за руку и потянула за собой.

— Пойдем. Я замерзла.

Когда открылась дверь, Талаза остолбенела.

— И что это?! — строго спросила «цветочница», оглядывая всхлипывающего гостя. По ее расчетам Ана должна была вернуться с камнем, а не сопливым, рыдающим юнцом.

Солю показалось, что Тудиль злится на Ану, из-за того что она привела его, поэтому шагнул вперед, заградил Анку собой и выдавил:

— Это я виноват.

Ана закатила глаза, Талаза скривила недовольную мину и пробухтела:

— Ну, вот! Ничего доверить нельзя!

— Нам бы отвара… — попросила жалобно Юлиана, и кислолицая ведьма махнула рукой, указывая на стол.

Так, уминая засахаренные дольки фруктов и ягод, Анка рассказывала ему притчу про кольцо с надписью «Все пройдет».

Сольфен продолжал время от времени шмыгал носом, Талазе, гревшей уши, надоело дуться, и она тоже присоединилась к чаепитию. Ведьма даже любезно протянула ему платок и мешочек с сушеными успокоительными травами, и расчувствовавшийся гость выдал:

— А я думал, что вы… другая.

— Угу, — фыркнула хозяйка цветочного домика. — Старые безобразины могут быть только злыднями, — она сделала глоток и нахмурилась.

— Я не хотел вас обидеть. Простите. Фай Фран всегда говорит, что я дурак.

— Нет большего дурака, чем фай Фран, — парировала ведьма. — Нашел кому верить.

Соль опустил голову и потер пальцем резной лист у стола.

— Возраст никого не красит, но когда-то у госпожи Тудиль были огромные зеленые глаза, с черными, густыми ресницами… — попыталась подлизаться Анка, чувствовавшая, что та тяжело переносит жуткую личину и расстраивается, когда о ней отзываются нелестно.

— Поэтому это были? — возмутилась Талаза. — И сейчас есть!

Кивнула головой, морок спал, и Сольфен застыл с раскрытым ртом.