«Ничего, — мстительно усмехался он, — нарвешься на неприятности, прибежишь!»

«Ничего! Раздразню и обломаю! Ни за что больше не дамся!» — мечтала Юлиана о том, как отошьет сволочь и хоть как-то потешит уязвленную гордость.

День за днем недовольство и обида в обоих росли. И служанки, за неимением других интересных сплетен, не оставляли их в покое. Строили невероятные домыслы, пытались достать Анку, надеясь, что в запале она выболтает причину ссоры, однако та хранила стоическое молчание.

Никто не догадывался о ее переживаниях. Изображать гордость можно было хоть до скончания века, однако дикарь равнодушно игнорировал ее холодность, будто она была пустым местом. Умом понимала, что он отличный актер и лицемер, но все равно мучила обида.

Чтобы хоть как-то привлечь внимание, старалась ходить в аккуратном платье, выданном управляющей, пощипывала щеки, смазывала губы маслом, чтобы блестели, однако Улаур, он же теперь Вал, был как камень.

Тонкий нюх, который внезапно появился у нее, так же неожиданно пропал, и Анке ничего не оставалось, как решать головоломку по укрощению и нанесению возмездия нахалу собственными силами. Когда уже почти отчаялась, вспомнила, как средневековые куртизанки наносили собственные феромоны на шею, запястья и за уши, и от отчаяния решила последовать их примеру.

«Он же носатый! Не зря же придирался, что я пахну и дразню!» — Юлиана на своем опыте убедилась, что тонкий нюх вполне может подсказать о настроении человека. — Никуда ты, засранец, не денешься!»

По прошествии некоторого времени, когда осмотрелась на новом месте, обдумала ситуацию и слова Каналы, появились первые сомнения, что у Улаура кто-то есть.

«Кто добровольно согласится спать с таким уродом, какого он изображает? И зачем он ломает комедию и изображает Квазимодо? — не могла она взять в толк. Перебрав в памяти все моменты и наблюдения, связанные с ним, вспомнила: — В замке он игнорировал прислугу. Тут скрывает свирепый вид, и его боятся меньше. Но он же просто противен со стекающими слюнями… Поголовно извращенки? Тогда для чего пирожные? Нет, Анка, это ты дура, выискиваешь ему оправдания! Кобель и точка!»

Но очень уж ее смущал тот факт, что размер и толщина достоинства Улаура подошел бы не каждой жительнице Земли, тогда что уж говорить о низкорослых женщинах этого мира? Она совсем потеряла покой, мечась между надеждой и подозрительностью, желанием оправдать дикаря и обидой, и находилась в скверном настроении.

Ненавидеть его в убогом обличье, с нечесаными, всклокоченными волосами, дебильным выражением лица было проще, чем когда в замке Силисов видела Улаура опрятным, красивым, статным, дерзким. Но стоило Валу взмахнуть топором или напрячься, чтобы выкорчевать огромным пень, под безобразным маскарадом она начинала различать сильное, мускулистое тело, широкие плечи…

«Слизнячка! Он тебя унизил, а ты все слюни по нему пускаешь! — злилась она. — Недотра…ит!» — пришло в голову единственное оправдание. Однако защитная злость была ослаблена.

Новую служанку, молчаливую и изувеченную, заприметили и ученицы. Решив, что над ней можно вдоволь изгаляться, принялись изводить нелепыми приказами и придирками. Однако ни одна попытка довести новенькую до истерики не увенчалась успехом. Даже нелепые просьбы Ана невозмутимо исполняла.

— Хочу ягодного отвара! Горячего! Нет, теплого! Быстрее, чего стоишь, тупица!

Наученная горьким опытом Юлиана принесла несколько чашек и два чайника. Сперва протянула теплую чашку.

— Хочу горячее!

Не выходя из комнаты, добавила горячего отвара.

— Дура, я обожглась! — не коснувшись чашки губами, капризно взвизгнула Уи. Пухлые губы на красном, круглом лице презрительно скривились.

Ана молча добавила прохладного отвара из второго чайничка.

— Теперь холодный! Зубы ломит!

Несколько учениц с интересом следили за издевательствами. Будучи из обедневших дворянских семей, они тоже были капризными, любили приказывать и поучать, но до подобных измывательств не опускались.

Уи презирали за глупость и неоправданную жестокость. Никому прежде и в голову не могло прийти, что из-за каприза можно нещадно избить служанку. Особенно ту, которую любили все девочки. Тихая Нали безотказно передавала записки родным, покупала им в городе любимые конфеты… А из-за мерзкой купчихи Нали покинула школу. И теперь ученицы, сидевшие взаперти, под строгим надзором, вынуждены были обходиться без маленьких радостей и мечтали, чтобы хоть кто-нибудь показал место злобной, заносчивой дряни.

После последней фразы, Ана поставила чашку на поднос и повернулась к двери, собираясь уйти.

— Ей, бестолочь! — истерично завизжала Уи.

— Я вернусь, когда исполню пожелания фа Мауи и наставницы фа Каллы.

— Да что ты себе позволяешь?!

— Госпожа прислуживала самой императрице, она не должна ждать. Простите, — спокойно, даже покладисто ответила новенькая служанка, но глаза ее были жесткими.

Этой хитрости Юлиану научила Калана, которая после всех издевок, тоже недолюбливала учениц.