Вот так и получилось, что за Юлианой следили со всех сторон: перепуганные хозяева слева, справа еще один поклонник, а со спины — Асаар.

К его искреннему удивлению, Ана оказалась весьма искусной собеседницей, умевшей привлекать внимание, но не позволявшая мужчине ничего предосудительного. Когда постоялец, изрядно выпив, протянул руку и накрыл ее пальцы ладонью, она улыбнулась, окинула наглеца взглядом из-под ресниц…, - Асаар уже хотел было швырнуть кувшин в его голову, как Ана сама осторожно высвободила руку и немного отодвинулась от собеседника, склонявшегося к ней ближе и ближе. Если бы не широкий стол, довольный мужчина, не сводивший с Аны глаз, придвинулся бы к ней неприлично близко. Ана ему понравилась.

Когда ужин завершился, она поднялась из-за стола и, только подойдя к лестнице, заметила притаившегося Сара. Скользнула по нему равнодушным взглядом и, не сказав ни слова в оправдание, ушла.

Не почувствовав от нее запаха возбуждения, у Сара камень упал с плеч. Он хорошо помнил, как произошла их первая встреча, и боялся, что Ана может поступить так вновь, но уже не с ним…

Ночью спал плохо. А утром сообщил тетушке, чтобы готовилась к отъезду: они покидают город.

Юлиана спала так крепко, что не сразу услышала стук. Сонная, добрела до двери и, открыв, остолбенела.

— Собирайся, скоро выезжаем! — резко бросил Асаар и ушел.

К грубостям от него она привыкла. Допускала, что перед отъездом придет предупредить, чтобы больше не смела преследовать его. Однако и предположить не могла, что он позовет с собой в дорогу, поэтому, растерявшись, застыла с открытым ртом. Происходило что-то невероятное.

Быстро собрала вещи, перекусила остатками фруктов и булочек, и кинулась вниз.

Сонная Аола, кутавшаяся в его плащ, и бодрая тетушка уже сидели в повозке, в которую заботливый Сар постелил покрывал, а ей снова предстояло топать пешком.

«Дойду ли? Выдержу?» — рассуждала с сомнением Анка. Слабость еще не прошла.

«А попробуй-ка без объяснения причины сказать ему, что остаешься тут!» — внезапно вклинилась в помыслы Талаза.

«А если разозлится и уйдет без меня?»

«Пусть. Сдается мне, он уверен: ты будешь терпеть любые его выходки. А пора бы показать ему, что правила игры задаешь ты! Если уедет без тебя, госпожа позже перенесет тебя туда, куда посчитает нужным».

Предложение Юлиане понравилось. Не могла она равнодушно наблюдать, как он обхаживает Аолу. Подступала злость, накатывало желание повыдергивать мелкой пигалице волосы. Обождав, когда Асаар закончит разговор с низкорослым пожилым возчиком, подошла и спокойно произнесла:

— Я не поеду.

Он молчал. В груди ухнуло от осознания, что ему все равно. Не желая унижаться, развернулась, чтобы забрать вещи из возка, но он схватил за локоть.

— Если так, можешь не появляться! — зло, с неожиданным остервенением отчеканил Сар, и только тогда интуитивно Анка догадалась:

«Ревнует! И неожиданный, суматошный отъезд продиктован именно этим!»

Медленно повернула голову и, облизнув пересохшие от волнения губы, напомнила:

— Ревность бессмысленна: у тебя есть невеста, у меня муж.

— И где он?! — шипел Асаар. — Где он, в то время как его жена без присмотра слоняется по всей империи?!

— Лучше думай о своей невесте, — парировала сквозь зубы Юлиана.

Каждый раз, когда ругались, ее не покидало ощущение, что они ссорятся из-за нелепостей, ненастоящих причин, боясь признаться, что весь раздор из-за печати.

«Или я придумываю оправдание? А если бы печати не было, и все бы обстояло так же, какую бы тогда придумала отговорку, лишь бы оправдать его кобелизм?»

Ей отчаянно хотелось доказать Асаару, что она лучше Аолы и больше подходит ему, но навязываться не позволяла гордость. Чем больше его узнавала, сильнее убеждалась: стоит уступить, унизиться — он разочаруется в ней и будет навсегда потерян. Аола никогда ни о чем не просила его: он сам предугадывал ее желания. И как бы Юлиану не раздражали «невеста» и ее мать, она не могла ни восхищаться их горделивой сдержанностью. Пусть они — нищие фа, но благородство и грация чувствовалось в каждом движении тетушки Оули, а в ее дочери — хрупкость и трогательная непосредственность.

Юлиане же не хватало выдержки, стабильности, уверенности в завтрашнем дне, чтобы стать хоть немного похожей на них. Она была красивее, милее, опытнее, под стать Асаару — во всем лучше этой хилой девчонки, но печать — как клеймо. Из-за метки не принадлежала себе, была бесправной. Ее, как нарядную, красивую куклу, совали покупателю, который, придирчиво оглядев товар, думал: «Бесспорно, хороша, однако моя — пусть и ветхая, поломанная, но роднее и дороже».

— Я все сказал, — отрезал Асаар, отпуская и отворачиваясь.