Иди к нам, сестра.

До Пелены оставалось совсем немного.

Было чуть-чуть страшно — но так, как будто понимаешь, что ничего плохого все равно не случится.

Колкие мурашки по коже, щекотное чувство в груди — и все.

"А вдруг она твердая?" — успела подумать Алька.

Еще успела подумать, не сглупила ли она, сбежав из дома приора.

Но Пелена ощутимо тянула к себе, крылья уже взмахивали раз за разом помимо воли Альки. Как будто невидимые щупальца дотянулись до нее, оплели тело, и теперь не давали свернуть. И тут уж стало страшно по-настоящему. Алька забилась, затрепетала в незримой паутине — но что может сделать маленькая синяя птичка против чудовищного паука?

Это же Зло, внезапно подумала Алька. Пелена — Зло этого мира.

А в следующий миг ее ударило о радужную поверхность. Громкий чавкающий зувк — и она провалилась в мягкий красноватый сумрак. Из солнечного осеннего дня — в сумерки.

И поняла, что падает.

Наверное, она какое-то время была без сознания. Последнее, что задержалось в памяти — стремительно надвинувшиеся камни, острые, словно наконечники копий. Сама земля в этом неправильном мире ощетинилась навстречу ей, и последнее, что успела Алька — это смягчить падение, судорожно трепыхаясь, взмахивая крыльями, пытаясь выровнять полет. А потом удар, резкая боль во всем теле — и больше ничего.

Но глаза все-таки открыла, а это значило, что жива, по-прежнему жива. Высоко над головой было затянутое дымкой небо, и солнце, что светило сквозь дымку, напоминало красный воспаленный глаз. Потом Алька поняла, что ее тело спеленуто чем-то мягким и слегка покачивается, будто на волнах. Тихо поскуливая от боли, она кое-как повернула голову и едва не взвыла от вмиг охватившего ее ужаса: наверху, чуть сбоку, летели самые настоящие крагхи и тащили ее в подобии гамака.

То есть, кто-то нашел ее в тех камнях, и теперь несли… куда?

Она расплакалась от отчаяния и невозможности что-то изменить, и даже не смогла поднять руку, чтобы вытереть слезы — рука была надежно примотана к телу. Теперь уже Альку затрясло от ужаса. Она ведь явственно почуяла Зло, скопившееся в Пелене. А тут, за Пеленой, жили крагхи… Выходит, и они были злом, и сама она несла в себе его частицу. Может быть, прав был Мариус, ненавидя все то, что тронуло проклятье двуликости, дыхание Пелены?

Куда ее несут? Она не знала. Но страх, сковавший ее, нашептывал о том, что больше ничего хорошего ждать не приходится, и что самое лучшее, что она могла сделать — это набраться смелости, дождаться приора Эльдора и хотя бы объясниться с ним. Может быть, он и не поверил Ровене. Может быть, и руки не стал бы рубить. Потому что все то, что он говорил Альке — ну просто не могло быть бесстыдной ложью и попыткой затащить в койку. Да ему при его силе и пытаться не надо было бы, просто взял бы свое — и все.

А теперь вот… Она сама влипла в чудовищную паутину Зла, и как из нее выбраться — неизвестно. Скорее всего, уже никак.

И Алька снова расплакалась, уже от горечи и обиды на саму себя. Дура ты, Алька. Курица, как есть курица. Так что если тебя пустят на подушки, винить некого, кроме себя.

…Между тем крагхи набирали высоту, и Альке казалось, что они летят куда-то в горы, потому что вокруг ощутимо похолодало. Красный глаз солнца окончательно утонул в багрово-сером мареве и стал почти невиден. Да что ж это за мир такой?

И ответила сама себе: мир, искалеченный магией.

Внезапно гамак дернулся. Алька покосилась на того крагха, которого было видно: это был молодой крылатый воин, если судить по легкой кожаной броне, и настолько заросший темно-коричневыми перьями, что почти не было видно человеческого тела. На голове росли длинные, вьющиеся перья, переходящие в некое подобие гребня на спине. И крагх этот явно снижался.

А потом на Альку резко надвинулись высоченные колонны, подпирающие тяжелый свод. Гамак осторожно положили на пол, и она осталась совершенно беззащитной и обездвиженной перед надвигающимся неведомым.

Ее начал бить озноб, перед глазами потемнело — как будто тень надвинулась, заслоняя и без того тонущие в сумраке своды.

Алька вдруг услышала тяжелую поступь, цокот жестких когтей по камням.

— Где она? — прошелестело по стенам, — где?

Смотреть было страшно, но Алька все же изо всех сил запрокинула голову, чтобы увидеть, как из сумрака прямо к ней идет крагх. Он был огромным и черным, лицо выглядело странным бледным пятном среди вороньих перьев. Мощные крылья плащом волочились за спиной. И этот крагх был одет, в отличие от тех, кого до сих пор встретила Алька. В шелковых шароварах и подобии шелковой же туники, все темно-красное, с золотым шитьем.

— Мой повелитель, мы нашли ее на камнях Крови, — как сквозь одеяло, услышала Алька, — на всякий случай перевязали…

— Она жива? — шелестящий голос проникал в мозг, заставляя трястись еще сильнее. Алька слышала и злость, и усталость, и тяжкое бремя власти в этом голосе. Мерзкая, сладковатая жуть постепенно овладевала ей. Зачем ее сюда притащили? Что с ней теперь сделают?

Самым сильным желанием внезапно стало — чтоб Мариус обнял, прижал к себе, погладил по голове…

Но его здесь не было. Только она одна.