Тогда она просто закрыла глаза, но сон не шел. Вспоминались их самые первые встречи. Когда поймал ее, двуликую. Боль во всем теле, грубая подошва сапога на шее. Когда забирал из тюрьмы. И как она ловила его взгляды, когда работала, когда мыла окна, помогала Эжени стряпать на кухне, собирала яблоки в саду. Он ведь… частенько смотрел на нее, а ее бросало то в жар, то в холод от тяжелого взгляда приора. И в мыслях не было, что когда-нибудь между ними будет что-то… непонятно, любовь ли, но явно что-то особенное, очень личное. То, что действительно их связало.

Алька приподнялась на локте, посмотрела на грубый шрам через грудь. Он начинался сразу под ключицей, сворачивал вниз и вбок, по ребрам. Наверное, это было очень больно — не просто так Мариус потерял сознание прямо на арене. И, наверное, для него было непростым решением вот так взять — и явиться за Пелену. Он знал, что его там ждет. И не отступил, не побоялся рискнуть ради них двоих. Алька подалась вперед, наклонилась над шрамом и, сама не зная зачем, легонько коснулась его губами. Как будто это могло помочь тканям скорее восстановиться. Отпрянула, испугавшись саму себя, нервно облизнула губы. На них остался солоноватый вкус пота, и Альку всю вдруг тряхнуло. Внезапно проснулось необузданное, почи животное желание запустить пальцы в его коротко стриженые волосы, ощутить его горячие губы… везде. И прикосновения его рук. А еще — прижать его голову к своей груди, так, чтоб и ему было хорошо и спокойно. Так же, как ей в его объятиях.

Алька покосилась на лицо спящего — оно казалось спокойным, ресницы чуть заметно подрагивали. А она тонула, барахталась в волнах такого странного и сладкого желания, еще раз прикоснуться губами к его груди, пройтись по шраму, отмечая каждый дюйм поцелуем, забирая боль и принося удовольствие. Алька сглотнула. И поцеловала еще раз, с закрытыми глазами, пытаясь ощутить на губах его вкус, смешать все воедино — запахи кофе, старых книг, память об обжигающих прикосновениях… как тогда, когда ей было непозволительно хорошо в его руках. Странная тяга, целовать мужское тело. Верх неприличия. Но почему тогда настолько нравится?

— Еще немного, и твои перья меня не остановят, — едва слышно произнес Мариус.

Алька отшатнулась, едва не слетела на пол с кровати, но была удержана неожиданно крепкой рукой.

— Ты мне мешаешь регенерировать, Алайна Ритц.

Она ойкнула, когда Мариус подгреб ее к себе и попросту положил поверх себя. Лицом к лицу, глаза в глаза.

— И просто напрашиваешься на то, чтобы быть наказанной. — Это уже выдохнул ей в губы.

— Я же… — она несмело попыталась сползти, да и вообще отползти подальше.

Щеки полыхали. Видано ли, она сама целовала его, а он, оказывается, проснулся, но притворялся. Ждал, что дальше будет. Хитрый, хитрый гад.

— И твои перья мне не помешают, — шептал он, а руки уже гуляли по Алькиной спине, опускаясь на поясницу, выписывая замысловатые узоры поверх мягких перышек.

"Я же голая, — в отчаянии подумала она, — мамочки, голая"

— Что ты делаешь, — выдохнула Алька, все еще пытаясь отстраниться.

— А ты что делаешь? Я, между прочим, всего лишь спал. А тут такое.

Рука Мариуса очень по-хозяйски поползла ниже талии, погладила ягодицу. Перьев там было совсем мало, кожа — почти голая.

— М-м-м, какие приятные открытия, — Мариус улыбнулся в полутьме, — оказывается, там, где нужно, перьев-то и нет.

А у Альки это поглаживание отозвалось дрожью во всем теле, и она невольно заерзала на Мариусе. Дыхание сбилось. И почему-то хотелось попросить, чтобы он не останавливался, продолжал, потому что каждое прикосновение будило что-то новое, но вместе с тем уже знакомое. Алька уже испытала это странное чувство, когда кажется, что тело взорвалось искрами, и даже пред глазами цветные пятна.

— Так, — пробормотал он, — знаешь что, слезай-ка ты с меня. Мне надо как можно быстрее регенерировать. Со всем прочим… придется подождать, самую малость.

Тут Алька сообразила, что ей как раз во внутреннюю часть бедра упирается что-то весьма твердое и горячее. Охнув, торопливо скатилась с Мариуса в простыни и даже отодвинулась подальше. Нет, все это было вполне ожидаемо, но… непривычно, совершенно непривычно.

— Раз ты мне не даешь спать, давай просто поговорим, — он смотрел строго в потолок.

— Давай, — хрипло согласилась Алька, ловя себя на том, что ей чего-то не хватает.

Да что там… рук его не хватает. И губ. Так, чтоб везде, чтоб прикусывал кожу на шее.

Но там пока что перья, не получится.

— Если все у нас получится, давай зимой возьмем Тиберика на каникулы, — совершенно спокойно сказал Мариус.

— Он будет очень рад, — ляпнула Алька. Здраво мыслить как-то не получалось.

— Ты никогда не спрашивала, почему я стараюсь для Тиба что-то сделать.