Нина оказалась очень серьезной, умной и земной женщиной.

— Знаешь, почему мы с Сашей поругались, и я не поехала на вечеринку? — спросила она меня. И, услышав отрицательный ответ, продолжила. — Потому что я сказала, что они не друзья Пашке, раз подсунули ему Милу, и я не собираюсь притворяться на этой показушной помолвке.

Выслушав мою историю, Нина предложила мне жить столько, сколько будет нужно. Я не отказалась, но обещала, что задержусь не дольше, чем на неделю: в пятницу должна быть зарплата, и я надеялась, что получу деньги и смогу снять квартиру.

У нас с Ниной неожиданно нашлось много тем для разговора. Мы до полуночи сидели на кухне и говорили об Ирокезе, о Лешке и о нас. Мне стало хорошо и спокойно, потому что я уже не одна и рядом человек, который хочет помочь.

Утром мы с Ниной вместе на такси едем в больницу.

— По телефону никто ничего не говорит, на месте больше узнаем, — убеждает она меня.

Я соглашаюсь. Пусть я ничем помочь не могу, но, может быть, смогу хоть что-то узнать, да просто буду поближе к Лешке.

По дороге в больницу решаюсь позвонить Виктору Михайловичу.

Он бесконечно долго не берет трубку. Я уже собираюсь отключиться, когда наконец раздается недовольное «алло». Но сначала он меня не вспомнил. Мне пришлось долго и муторно объяснять, чтоб он понял, с кем говорит. И ничего конкретного я опять не узнала. Романов-старший лишь повторил, что Алексей по-прежнему в реанимации.

Но в больницу мы все-таки приехали не зря: нас с Ниной пустили в палату к Ирокезу. У него было сотрясение, сломаны левая нога и рука. Увидев нас, Саша просиял.

— Девчонки! Как я соскучился!

И по его счастливому взгляду было видно, как и по кому он соскучился.

Посидев немного с ним и с Ниной, я вышла. Не хотелось им мешать и завидовать.

Решила подождать Нину на улице. Погода стояла морозная, но ясная, и я с удовольствием глотала холодный воздух. Проходя вдоль здания больницы, неожиданно наткнулась на сидящего на скамейке Пашку.

— Лиза, — вскочил он, увидев меня, и чуть не выронил из рук букет с какими-то грустными, поникшими розами.

— Здравствуй, Паша, — обняла я его, — как Мила?

И по его потухшему взгляду поняла — ответ будет нерадостным.

— Она ребенка потеряла. Ну там стресс и все такое… — присаживаясь на скамейку и глядя вниз, ответил Пашка. — Врачи не смогли спасти. Мила говорит: не приходи больше.

Он был такой несчастный, этот простой хороший человек, что мне захотелось пожалеть его как маленького ребенка. Вдруг он резко повернулся и с сумасшедшей надеждой и тоской в глазах спросил:

— Как думаешь, она меня простит?

Я не смогла ничего ответить, только погладила его вихрастую голову. Мне так хотелось сказать ему, что прощать его не за что, это Мила должна молить о прощении. И вообще, для него, может быть, лучше, если она примет решение его бросить. Но я не могла ему этого сказать: они потеряли ребенка, а страшнее в жизни ничего не может быть.

Подошла Нина, счастливая, сияющая. Она сначала даже не узнала Пашку. А когда узнала, тоже не нашла для него слов утешенья. Так постояв с ним немного, мы с Ниной пошли на остановку.

Лиза

Неделя прошла в сумасшедшем ритме. Каждый день начинался с того, что мы с Ниной ехали в больницу навестить Ирокеза, потом я мчалась в «Атаку», спорила и ругалась с рабочими, звонила поставщикам. Забросить этот клуб я не могла — слишком много Романов вложил в «Атаку». Кроме того, работа отвлекала, не позволяла увязнуть в беспокойных, тяжелых мыслях.

Раз в день я обязательно созванивалась с Виктором Михайловичем. От него я знала, что Лешка по-прежнему в реанимации, но находится в сознании. Романов-старший всегда был краток, неразговорчив. Каждое его слово я ловила с замиранием сердца, мне хотелось задать еще десятки вопросов, но я терпеливо ждала.

Сегодня я поехала в больницу одна: Нина спешила на работу и должна была навестить Сашу вечером. Проходя по аллее к больничному корпусу, я набрала номер Романова и услышала привычное «Здравствуйте, Лиза». Но на мой обычный вопрос об Алексее он почему-то замялся и замолчал. Кажется, я пережила самые страшные мгновения в жизни, пока он вновь не заговорил:

— Знаете что… — сказал он очень тихо, будто не хотел, чтоб кто-то слышал его, — сегодня Алексея можно навестить. Как скоро вы подъедете?