— Хватит причитать! Раньше жил и ещё поживёшь. У тебя ещё есть время прославится, ты же не бездарность какая-нибудь! Пиши стихи!

— Эдвард, как ты жил? Молчи, я знаю ответ. Ты прожигал деньги семьи, спокойно заседал в поместье за горами книг. Чем больше читал, тем сильнее уверялся в своём превосходстве над остальными. Ты жил, а я выживал. И мне лучше знаком этот мир. — Илиас вдруг вскочил с пола и указал на стену камеры. — За этой каменной кладкой идёт гражданская война. Никому сейчас не нужны стихи о мудром и вечном, а до написания потакающих эпохе военных гимнов я не унижусь! Сдохну, но не унижусь! Художник решает, что творить, а не время! Я сильнее времени! Слышишь? Сильнее! — Он кричал, кричал и ещё раз кричал, пока не упал без сил. Его худая грудь нервно поднималась и опускалась, из-под кожи выпирали рёбра. Старая его рубаха еле прикрывала тело.

— Ты не сильнее времени, раз выбрал смерть. Особенно, когда путь к спасению очевиден. У нас есть друг, если ты не забыл. — Лицо поэта напряглось, а затем просияло. Как же хорошо, что он вспомнил!

— Ты думаешь, Он знает, что с нами случилась беда?

— Будь уверен, Илиас, уж Он то точно знает. Так что поднимай свою пятую точку и помоги выбраться из этой вонючей клетки. По рукам? — Я держал одну ладонь в кармане, сжимая семечко подсолнечника, пришло время его растереть.

Поэт с трудом поднялся и окинул меня взглядом, поморщился.

— Признаться, я бы предпочёл иного напарника, но выбора нет. По рукам, и пусть удача осветит наш путь, подобно пламени костра в ночи. — Мы пожали руки, даже будучи измождённым физически, хватка у поэта была стальная. Никогда не понимал, как этот щуплый мужчина с руками-ветками смог пережить две войны, сражаясь на передовой, отслужил во флоте, и пережил эпидемию чумы. Он зачем-то был нужен миру. Или же мир зачем-то был нужен ему.

***

Сложно быть теоретиком там, где не помешала бы хоть какая-то практика. Ещё сложнее взламывать замок первый раз в жизни, имея одну отмычку. Лишь один шанс вскрыть треклятую дверь. На руку играло то, что замок был дешёвой дрянью: деньги губернатор на тюрьму выделял изрядные, но они как водится доходили не все. Именно поэтому вместо новых качественных столичных замков закупили тоже столичные, но старые. Все уважающие себя медвежатники давным-давно обучились их вскрывать, а я хоть взломщиком не слыл, но имел честь общаться с парочкой незаурядных представителей этой благородной профессии.

Щелчок. Второй щелчок. Так, медленно вводить отмычку, поднимая основные засовы и обходя ложные, опознать различие можно по своеобразному щелчку… Вроде так в трактате говорилось.

Два засова поддалось, остался последний, самый важный. Одна ошибка, и первые два сорвутся и сломают спасительный инструмент. Рука стала единым целым с загнутой железкой, я чувствовал, как её кончик поддевает последний засов и аккуратно поднимает его, свобода была так близко!

Как только я понял, что замок поддался, навалился всем телом на дверь и снова чуть не поцеловал пол, дверь открылась, свобода! Свобода!

— Не думал, что у тебя получится. — Поэт хмыкнул и подал мне руку. — Ты же никогда не вскрывал замки, верно?

— Верно, но я прочитал много руководств по взлому и имел честь беседовать со знаменитыми ворами.

— Хоть где-то твоя теория пригодилась. Фехтовать тоже учился по книжкам?

— Да. Но в дуэльном клубе я один из лучших бойцов, так что попрошу! Лучше пойдём уже. Если поторопимся, то и фехтовальные навыки проверять нужды не возникнет.

Мы двигались сквозь тьму и вонь подземных коридоров. И если снятый со стены факел кое-как решал первую проблему, то со второй пришлось молча смириться. Если бы не ужасные условия и мрак, я бы тут поселился. Уединённое и спокойное место, разве что иногда откуда-то из глубин слышны крики боли, будто человека жарят заживо. Служители церкви Индерварда знали толк в пытках. Дыбы, костедавки, раскалённые иглы ещё под кожу они любили загонять. Один их отставной брат тайком печатал свою биографию — еле урвал экземплярчик на чёрном рынке, перед тем как остальной тираж сожгли вместе с писателем.

Стражи мы толком и не встретили. Уповать на удачу — дурная привычка. Но если чудить разумно, то стражи здесь быть и не могло. Вся лояльная городу охрана погибла во время штурма, а те что переметнулись сейчас ели и пили от пуза. Кардинал Данте Мортимер умел награждать перебежчиков.

— Ты идешь, точно знаешь дорогу… Помедленней! — Я сильно запыхался и с трудом успевал за напарником, шаг сбивался всё чаще и ноги так и норовили отказать, два голодных дня давали о себе знать.

— Терпи. Ещё немного прямо, поворот налево, наша цель уже близка, молись, чтобы охраны было немного! — Поэт меня вновь удивлял. Человек неосведомлённый при взгляде на него в жизни бы не догадался, что недавно Илиас находился на грани жизни и смерти. Синяки и кровоподтёки, конечно, никуда не исчезли, но он не обращал на них внимания и нёсся волком вперёд.

— Очень… Жизнерадостно… А недавно ты о смерти говорил.

Всё, я упал на колени и отдышался, старался не смотреть на одежду. При виде окровавленных дыр на моём любимом костюме, сердце начинало ныть. Сейчас было не время для ностальгии, но мне в голову моментально ворвались все дорогие моменты, которые я прошёл вместе с этой одеждой. Семь лет я сохранял этот сюртук идеально чистым («Идеальная чистота» для Фон Грейса, это если одежда ещё не слишком сильно воняет, а пятен не много, или они просто не видны), а теперь он никуда не годится!

— Я не только говорил, но ещё и думать о ней изволил, но раз уж мы теперь решили бежать, то сил жалеть не стоит. Шевелись, Фон Грейс, сейчас здесь стражи нет, но никто не говорил, что нам будет постоянно везти.

— Судя по тому, что, выбирая путь, ты и секунды не тратишь на размышления, то именно госпожа удача и должна нас отсюда вывести. — Я наконец-то перевёл дух, и мы продолжили путь.

— Мне не нужны размышления, я прекрасно помню, каким маршрутом сюда шли стражники. Вот, посмотри на стену — кровью написано число четыреста двадцать, эту пометку я видел совсем недалеко от входа в тюрьму, мы близко.