Пары минут хватило, чтобы комнату заполнили обитатели подземелий, стражников тут было немного, в основном — церковники ренегаты. Такие были всегда, чрезвычайно горды своими чёрными мантиями и должностью, им было плевать, кому служить. Самое важное — жечь еретиков. На приёмах у знатных особ я имел удовольствие переговорить с несколькими скрывающимися ренегатами, их укрывали дворяне, чтобы лишний раз плюнуть в лицо ненавистной церкви Индерварда, лишившей их власти. Из тех разговоров я почерпнул только одно — этим людям хочется безнаказанно убивать, а моральная сторона вопроса интересовала их лишь немного, раз в год, по праздникам. От этих мыслей и воспоминаний мне поплохело, целый зал чёрных мантий, зал садистов и убийц.

Нас взяли в кольцо, Илиас лежал без сознания, но клинок к его горлу всё равно приставили. Церковники сняли капюшоны и молча осмотрели нас. У самого главного был крючковатый нос, как у коршуна и мелкие бегающие глазки. Он вполне мог бы стать типичным злым волшебником для очередной детской сказки.

— Давненько тут не было вольных магов, уж думали, что всех извели. Ну ничего, эту погрешность мы сейчас исправим. — Спокойно, будто бы говоря не о смерти, произнёс церковник.

— Я не маг! Я требую вернуть меня в камеру и судить! В моих жилах течёт… — договорить мне не дали, кулак ближайшего стражника послужил тому причиной. Служитель правды старался не показывать своего наслаждения от происходящего, но получалось у его святейшества плохо, лицо так и стремилось расплыться в зловещей улыбке.

— Ты желаешь суда? Замечательно! Друзья, составьте, пожалуйста, совет присяжных, я выступлю в качестве судьи, а ты, Джереми, будешь свидетелем. Так устроит, барон? Прошу извинить, но будет только одно слушание, так много преступников в последнее время развелось, не представляете! Ну что же, господа, начнём? Объявляю заседание открытым! Слушается дело богохульника и колдуна Эдварда Фон Грейса и омерзительного поэта Илиаса. Первый свидетель — Джереми. Он лично присутствовал при недавнем обыске вашего имения, милсдарь. Видите, барон, Джереми кивает. Из вашего поместья вынесли сотни запрещённых книг, а также обнаружили алхимические приборы. О вас, Фон Грейс, все наши сейчас говорят. Думаю, господа присяжные единогласны в своём решении, верно, господа? Отлично! Приговор для богохульника один — смерть! Будь наша воля, мы бы тебя сразу прикончили, но новый господин не позволил. Сколько наших ты оставил умирать в луже кровавой блевотины, сколько тебя покрывали, защищали, но теперь ты сдохнешь! И никакое человеколюбие меня не заставит изменить решение, ибо тут обратной стороны вопрос не имеет. Ты урод!

Все факелы разом потухли. Так продолжалось всего пару секунд и вскоре обмазанные смолой жезлы воспламенились сами собой. Только вот стражников в комнате уже не было. Человек в чёрной мантии остался один наедине с нами. Так он думал, пока его не окликнули из-за спины. У стены стоял высокой тучный человек в шёлковом тюрбане, с раскидистой вьющейся бородой. В руках он держал персик.

— Что вам больше нравится, уважаемый, жареная брусника или варёные персики?

***

В зале играла музыка — глупое подражание гениям прошлого. Этот приём ничем не отличался от ему подобных. Так же, как и всегда в нос бил пьянящий запах дорогой выпивки, перемешавшийся в воздухе с пудрой знатных дамочек. Приглушенный свет саркастично танцевал на стенках бокалов, даже он надо мной насмехался — ему же не надо продавать свою честь.

По хрустальному полу туда-сюда скользили известные пары со всего королевства. Ростовщики, хозяева оружейных мастерских, землевладельцы и выслужившиеся рыцари: все сегодня прибыли на сей безукоризненный бал. Только я один стою одиноким рифом в центре этого всепоглощающего моря лицемерия и лжи, но сопротивляться нет больше сил, ведь придя сюда, я уже проиграл. Трижды проиграл.

Буду вечно помнить тот жуткий вечер. Я заперся в своей пыльной полной крысами квартире, а в дверь ломились жажда и голод. Пришлось открыть, некуда бежать. Был мертвецки пьян, когда в комнату вошёл человек с глазами, в которых ползают муравьи. Не знаю, почему они мне померещились. Зрачки крохотные и быстрые, вот и померещились муравьи. Ей богу ничего о том человеке больше не помню.

На пол упал кошель, отправитель умел шутить — кошелёк стоил больше, чем его содержимое. Плетёный из серебряных колец мешочек, да ещё и с монетами внутри. Я хотел отказаться — честь дороже, но жажда и голод стояли за спиной с заострёнными копьями. Я взял деньги и проиграл. Трижды проиграл.

В зале играла музыка.

***

Меня пригласили читать стихи на балу в столице, знали о моём бедственном положении. Напился, не хотел трезвый ловить презрительные взгляды. Надел сюртук, единственный сюртук, единственный и украденный. Вошёл в зал не как сломленный, а наоборот, но они всё равно победили. Дворяне, толстосумы, аристократы, ты человек для них ровно до тех пор, пока не берёшь денег, а потом ты вещь, собственность. Я очень не хотел быть чьей-то игрушкой, но жить хотелось сильнее… Почему у них были одинаковые глаза? Крохотные, как у свиней, насмехающиеся! И не имела значения ни одежа, ни еда — только глаза, остального я будто не замечал. И пьянящий запах бил в нос, да, запах…

Вечер открывал не я, а знаменитые Золотые мальчики. Один учёный придумал извращённое развлечение — покрывать мальчиков-пажей золотой краской. Я отошёл ближе к стене, чтобы эти снующие между столиками с шампанским и вином слуги не наткнулись на меня. Сам господин учёный на тот приём не пришёл, я его понимал — он тоже был лишь жертвой бедности.

Дворяне в ту ночь аплодировали маленьким пажам, как тиграм на арене, что прыгают сквозь пылающее кольцо. Один мальчик предложил мне пенящийся бокал, я взял, надеялся, что потеряю сознание, если выпью побольше.

Читающий сейчас этот дневник наверняка не понимает, чем так плохи золоченые мальчики. Коль люди имеют деньги на такие забавы, то почему бы нет?

Когда я пытался заглушить голос чести очередным бокалом, меня пригласили прочитать стих, вспомнили, что кукла умеет говорить:

Чёрное солнце, белая заря, всё прошло напрасно, но отнюдь не зря!

Серые равнины, павший отчий дом, жёсткая судьбина и бокал с вином?

Месяц не отсчитан, луна упала вниз, все кресты разбиты, боже, отзовись!