Данте снова ничего не успел понять, стоило ему раз моргнуть, как он оказался в лесу около одинокого озера, где-то вблизи кто-то ругался голосом Лютера. Данте рухнул на кучу листьев и глубоко вдохнул, это был свежий хвойный воздух. Вечерело, до полуночи было ещё пара часов. Кардинал успокоился и стал лёжа ждать — первая передышка за полгода.

Он — мастер иллюзий… Но где начинается реальность и заканчивается морок? Шатёр… Был ли он вообще? Может это сон? Или нет?

Чутьё подсказывало, что случившееся полностью реальным точно не являлось. Однако, то был не сон… Далеко не сон.

***

Встреча с Лютером прошла на удивление спокойно, наёмник считал, что всё это время Данте был с ним. Он помнил мятеж в городе, но, по его мнению, они спаслись благодаря магии Данте, и сейчас находились очень близко к столице после недели пути. Кардинал решил не ломать наёмнику мозг и просто велел собрать двор для костра и ждать полуночи.

Лютер ворчал, ругался, но всё же пошёл в лес за хворостом. Ему отыскать много прекрасных сухих веток и охапку хвои в придачу, лес сплошь состоял из величавых елей, а земля была выстлана ароматно пахнущими иголками.

Порядком подустав, наёмник решил последовать примеру Данте и соорудил себе кровать из мягкой хвои, улёгся на неё и погрузился в свои излюбленные мысли.

«Мир так прекрасен, наверное, услышь меня художники, их бы вырвало. И как только этот головорез только смеет такое говорить? Он ведь один из тех, кто уничтожает красоту и сеет смерть. Эти дураки всегда так говорили, потому я и ушёл из консерватории — бессмысленное место. В столице время быстрее идёт, есть больницы и театры, а по всему Инниру ещё сотни деревень, где люди и значения то слова «консерватория» не знают. Идиоты считают, что истинное искусство существует лишь для избранных. Они отсеивают все, по их мнению, «плохое и похабное», чтобы показывать полотна без единого изъяна. Зачем вся эта ложь? Мир состоит из тысяч осколков, есть жестокость, ненависть и зло. Их нельзя убрать, стереть, закрыть под замком в шкатулке и выбросить ключ. Потому, Лютер, ты и ушёл от них — жизнь разбойника-бродяги создана для тебя. Можно лежать на листве и рассуждать о великом, и никакой придурок не посмеет с тобой спорить. Если у Данте выйдет захватить власть, я вернусь к своим старым учителям и нарисую им истинную картину мира, ведь в отличие от них, я в этом мире жил. Они не видели того, что видел я. Даже врагу не пожелаешь такого увидеть».

Хворост неподалёку от Лютера вспыхнул. Горел он удивительно медленно и ярко. Из мрака вышел Данте. Понятно, почему он так любил облегающие чёрные костюмы — в них можно незаметно красться в ночи, стать частью непроницаемой темноты. Серебряный орёл на трости отражал пляшущие лепестки огня. Данте присел рядом.

— Час. — Произнёс он, вкладывая в это слово какой-то непонятный смысл.

— До чего?

— До отправления. Через час сюда придёт друг, он проведёт нас во дворец. — Данте достал трубку и набил её яблочным табаком. Сколько Лютер ни наблюдал за этим человеком, тот всегда курил именно этот табак. Излюбленный сорт или простая мелочь, добавляющая в наигранный театральный образ ещё капельку шарма?

— Столица — сборище людей, считающих себя выше остальных, но и располагающих властью. Тебе не терпится увидеть своего палача?

— А тебе? — Данте резко повернул голову и уставился на Лютера. Он смотрел не в глаза, куда-то глубже, гораздо глубже.

— Я не боюсь палача. Я умру иначе. Потому и живу, как бессмертный. — Ответил наёмник и блеснул оскалом.

— Все мы смертны… Ты со мной. Я удивлён. Неужели ты не хочешь бежать?

— С чего бы это мне бежать? Усвой одно понятие — есть времена хорошие и интересные. Все хотят жить в хорошие, чтобы всё спокойно было. Только вот спокойствие — скука, как и любое постоянство. Всегда есть возмутители этого самого спокойствия, отстранённые изгои, которые и делают эпоху интересной. Сейчас это ты, Данте, а значит, я с тобой.

— С чего такая ненависть к стабильности? Моя цель — стабильная и хорошая жизнь для всех. — Совершенно серьёзно сказал Данте, на что в ответ получил только насмешку.

— Лелейте надежды, кардинал, лелейте. Даже, если вам это и удастся, то очень не скоро. Великие перемены требуют огня и крови, этого вы уже предостаточно принесли. К тому же, кардинал, дело не в правителях, и тем более не в законах и идеалах. Крестьян в Иннире в сотни раз больше, чем дворян церковников и солдат вместе взятых. Коли бы они хотели, столица превратилась бы в костерок, но люди — тупые мелочные эгоисты, они хотят, чтобы о них заботились, при этом сами плюют на всех. Многим нет дела до собственной жены, так какое им должно быть дело до людей на другом конце страны, с которыми они даже не знакомы? Всё портиться, а люди — быстрее всего. Власть — следствие эгоизма.

— Я знаю, что люди эгоистичны, но не я. Я думаю обо всех. Всё что я делаю — во благо… — Кардинал молча смотрел на Лютера, думая задать вопрос или нет.

— Спрашивай, я ж вижу, что ты пялишься!

— Ты командовал первым святым воинством.

— Угу. И что? — Раздражённо пробурчал наёмник, сладко потягиваясь.

— Я знаю, что ты видел.

Повисла тишина. Наёмник поднялся с листы и чуть ли не пропилил в кардинале дырку взглядом. Губы его подрагивали, на них застыла капелька пота.

— И откуда ж ты это ведаешь, голубчик? Неужели мамочка в сказке на ночь рассказала?

— Я был в Аурелионе. Видел стражей при стене.

Взгляд наёмника наполнился нескрываемым презрением. Взгляд будто бы кричал: «Нет, кардиналишка, ничего ты не видел. Ничего! И не тебе меня судить и учить!»

— Их недостаточно видеть. — Процедил он сквозь зубы — Ты вёл своих людей на заведомо проигранный бой? Отдавал приказ нестись коннице вперёд, зная, что они станут лишь живым щитом и не более? — Наёмник тряс руками и кричал всё громче и громче, переходя в состояние неконтролируемой истерики. — Я смотрел как лучших воинов досуха опустошают адские подобия птиц с комариными хоботами вместо клювов и мелкими как у насекомых глазами! Стражей той стены придумал не бог, безумец! Безумец, для которого не было ничего святого!