— Но ты выжил.

— Да. Я выжил. — Выжал из себя наёмник — Я бежал, визжал как лишаемая девственности девчонка! Земля разверзлась и остатки моих людей поглотило многорукое нечто, которое даже виртуоз не сможет описать иначе, как бесформенный ком плоти и конечностей, наделённый голодным примитивным разумом… Что вообще может иметь смысл в мире, где есть столь жуткие твари? Тела моих людей рвали, истязали. Их головы сдавливали, как орехи, и внутренности их вываливались тёплые на землю. Где оно, человеческое величие? Где?! Всё что мы придумали: мораль, добро, зло и идеалы… Они столь же жалки, как и мы. Остаток жизни я проведу весело. Не строя иллюзий о том, кем являюсь. Я ничтожество. Все мы — ничтожества. А теперь сгинь! Мне и так пришлось это вспомнить!

Молча они просидели около часа, всматриваясь в увядающие ростки пламени. Из темноты донёсся стук копыт, сопровождаемый свистом разбойника ветра. Из ночи выехал аристократично державшийся всадник в пурпурном камзоле. Казалось, будто он прибыл не помогать мятежникам, а пить на балу. На левом его боку, там, где возможно находилось сердце, приколот был нежно-голубой бутон розы. Маэстро спрыгнул с породистой кобылы и поправил лепестки ладонью в вельветовых перчатках. Присутствовала в движениях незнакомца неповторимая театральная грация, Зловещее изящество. Капюшон упал с его лица, обнажая резкие края фарфоровой маски, застывшей в вечной улыбке. Последовал приветственный поклон.

— Невольный раб ужасных обстоятельств явился будущим вершителям судьбы. Без горести и сожалений я вечно ваш, и нож в моей руке изволит наложить лишь те штрихи, которые велите вы.

— А я вижу ты, Данте, падок на стукнутых друзей! Дорогой, как тебя там… А! Имя! Как мне называть тебя милейший, в строках… — Наёмник запнулся, ругнулся и продолжил в прозе — Нет, поэт дерьмовый я, и это не секрет! Тьфу… Аж тошно!

— О, верный милый друг грядущих двух часов, поведать имя вам своё не в силах! Ведь, ибо имена лишь трата слов, поступками мы выроем могилы.

— Данте, он всегда такой? Или только когда достаточно выпьет? — Спросил Лютер, отгораживаясь ладонью от гостя и тыча в него пальцем.

— Всегда, Лютер. — Данте с этим фатом уже смирился — И не смей жаловаться, этот человек способен на многое.

Маэстро прикрыл лицо рукой и отвёл голову немного назад, изображая смущение. Трудно было сказать, какие эмоции актёра настоящие, а какие наигранные. Да и была ли между ними какая-то разница?

— Тогда направлен был перстом я указующим судьбы, но час пробил расплаты и близится та роль, в которой путь откроется в века! Неразрушимый временем войду в палаты я бессмертных и сяду рядом с ними, беря своё по праву! Довольно же друзья нам предаваться бестолковым разговорам! Перо судьбы уж пишет наши главы, но мы не поспеваем за стройностью и идеалом слога!

— Коли хочешь сказать, что опаздываем, то так и говори! Данте, может, поведаешь план перед тем, как мы последуем за этим стихоплётом?

Данте призадумался, Маэстро действительно не удосужился сообщить план.

— Не стоит лишних вам вопросов задавать, сегодня смерть тирану будем подавать! Позвольте мне вести вас господа, сквозь потайные тропы под столицей. Творенье дней былых заслужит службу верную героям дней идущих!

Маэстро стал танцевать на поляне, одновременно расчищая ногами ранее сокрытый деревянный люк. Затем актёр достал из кармана ключ и долго пытался открыть заржавевший замок, тот никак не поддавался. Наконец ему надоело, он выхватил из-за пояса кинжал и наградил дверь градом яростных ударов и просто выломал замок.

Маэстро вытер воображаемый пот и спрыгнул в тёмные туннели.

Данте широко заулыбался и поманил Лютера за собой. В руках колдуна задребезжал крохотный изумрудный огонёк. Несмотря на размер, света это чудо давало предостаточно…

***

Лютер ударился головой о потолок: чем дальше путники продвигались вперёд, тем ниже становился туннель. Данте замер на мгновение и достал из кармана два клочка бумаги, расправил и протянул Лютеру.

— Разыскиваются опасный преступник: Кардинал Данте, изменник, богохульник, награда за живого или мёртвого — любая милость великого Отца Настоятеля и 5000 золотых Аврелиев. — Зачитал объявление Лютер.

— Аврелии! В том месяцы монеты звались Аврелии! О боги, я же учувствовал в этом маразме… — Сокрушался Данте. — Мы потратили горы золота, чтобы надписи на монетах перечеканивали в зависимости от месяца — каждому месяцу свой святой.

Дальше путники шли в полном молчании, только безумный актёр иногда что-то шептал себе под нос. Лютер подозревал, что этот проход проложен под озером. С потолка капала вода, а в сам туннель наполнял затхлый запах — этой тропе как минимум лет двадцать, а может и тридцать.

Спустя два или три часа дьявольская кишка подошла к концу и вывела процессию в просторный зал. Маэстро ускорил шаг и побежал вперёд. Обогнул стройные ряды зрительских мест. Станцевал с голым женским манекеном, разрубил пыльный театральный занавес и под конец уселся на маленький стульчик рядом со старинным роялем. Приоткрыв, источавшую запах дорогого дерева, крышку инструмента, он с любовью провёл ладонью по запылившимся клавишам. Хоть лицо его и скрывала маска, но чувствовалась сейчас в Маэстро мистическая привязанность к этой антикварной вещи. Тощие пальцы пианиста затанцевали на клавишах, целуя каждую, словно возлюбленную. Зал, не принимавший публику вот уже много лет, наполнился мягкой, чувственной музыкой.