— Но? Вы точно хотите сказать «но». — Подметил маркграф.

— Но вы помогли поймать двух опаснейших государственных преступников. По указу Отца Настоятеля вы провозглашаетесь народным героем, и все ваши проступки более не имеют значения. Денежное вознаграждение тоже причитается. — Маркус натянуто улыбнулся.

— Прекрасно, и где же мне получить эти звонкие золотые монеты?

Маркус подошёл к Лютеру в упор. Они соприкоснулись лбами.

— Это так удобно — предать в нужное время в нужном месте. План у вас наверняка был другой. Я знаю, что это твои люди помогли Данте в Тассоре, я знаю, что это они сейчас совершают набеги на селения, потому что им жрать нечего. План у тебя просто отличный — взять как можно больше денег от предателя, а потом воспользоваться милостью Отца и жить себе припеваючи. Тебе не жалко своих людей? Ты же понимаешь, что их ждёт смерть, страшная смерть. Неужели в тебе нет ничего, что присуще настоящему лидеру?! В тебе даже бандитской чести нет?!

— Знаешь Маркус… Мне плевать — Наёмник улыбнулся в ответ — на всех плевать. Всё равно кто правит, всё равно кого предавать. Главное — веселье. Мама мне говорила: «Служи честно, будь верным и придёт счастье». Только где ого, генерал Маркус? Все мои люди полегли под той стеной. Все. До последнего. И что же? Мне поняли? Меня приняли обратно? Нет! Все пакли, вся вина поражения в битве, которую выиграть попусту нельзя было, пали на меня! Забыли и бросили! Отправили гонять бандитские шайки в глуши, чтобы на глаза не попадался. И тогда я подумал: «Нахер честь». К чему она меня привела? К незаслуженному стыду и порицанию? Пусть идёт нахер твоя честь! Вы поступили, как трусы и мрази, страшащиеся признать собственные ошибки. С чего мне быть лучше!? — Наёмник перестал брызгать слюной и попробовал успокоиться, опустил клинок, которым до этого активно размахивал.

— Вот твоя геройская награда. — Маркус ударил Лютера клинком в живот и провернул лезвие несколько раз, после чего вынул обратно, отталкивая головореза ударом коленки. Наёмник лежал на полу с огромной дырой в теле, из которой хлестала кровь.

— Ха… Ха… Хоть чему-то успели научиться, церковнички безмозглые… Жалкие, бездарные, тупорылые омерзительные скоты с глупыми правилами и тупыми мантиями! Уроды. Му… Му… Му…

На последних оскорблениях маркграф запнулся, потом сделал ещё пару отчаянных попыток договорить бранное слово, но кровь уже попала в горло и теперь изо рта доносилось только глухое бульканье. Генерал рубанул ещё раз, и Лютер затих уже навсегда.

Маркус распорядился запереть преступников в самой охраняемой камере и подготовить всё к визиту Отца Настоятеля, тот очень разочаровался, когда узнал, что Данте удалось бежать из Тассора. Отец когда-то считал его приёмным сыном и приемником, он не мог не поговорить с ним перед казнью.

Скоро в стеклянный коридор набежала стража и слуги, Маркус раздал приказы, один был особенным.

— Тело маркграфа… Захороните его сердце в склепе, вместе с остальными членами рода Ленгдов. — Сказал генерал.

— Почему только сердце, сэр? — Спросил солдат.

— Во искупление… Во искупление этого почерневшего сердца… Если пойдут слухи — лично вырежу языки каждому из вас, ясно?

— Так точно сэр! — Солдаты отдали честь и потащили тело медикам, чтобы они извлекли сердце.

Маркус прошёлся по дворцу, проверил ход работ и выдохнул: камень с плеч свалился. Очередное восстание подавлено, больше боятся нечего… Только на душе почему-то беспокойно… И кровь на руках уже не казалась такую уж чёрной. И образы людей перед глазами проплывали мимо, словно пьяный бред. Что-то тяжёлое давило на сердце. Только вот генерал не понять… Для кого он жаждал искупления?

Эдвард вскочил в холодном поту. «Я жив»? — подумал он и несколько раз ущипнул себя за руку. Больно. Он успокоился, ведь только живые чувствуют боль.

Барон лежал на гладком камне посреди бескрайней пустыни булыжников самых разных форм и размеров, неподалёку от него курила девушка.

Кожа идеально гладкая, раскидистые обсидиановые волосы, и глаза. Два огромных как полная луна глаза, один золотой, а второй латунный. Эдвард лишь немного шевельнулся, и девушка моментально обернулась. Он почувствовал себя кроликом, которого с небес заметил орёл.

— Доброе утро, ничтожество. Поднимайся, пора ехать. — У неё был сильный и уверенный голос. Она даже не посмотрела на проснувшегося, бросила косяк на камни и втоптала его грязной подошвой. Эдвард уловил отголоски запаха — сладковатый, от него нос немного щипало. Такое курево делают из полуночников, цветущих лишь в полдень. Забавно, не правда ли?

Девушка отошла в сторону и стала что-то искать в карманах плаща. Она походила на наёмного убийцу — у них тоже была необъяснимая страсть к кожаной одежде. Грубые, но удобные штаны, плотно прилегающий к телу плащ и вычурная шляпа с длинными полями — эффектно и удобно одновременно.

Незнакомка нашла наконец, что искала. Это была колода карт. Девушка выбрала две и бросила их наземь, что-то шепча. Сверкнула яркая вспышка, отчего барону пришлось зажмурить глаза, а когда он их вновь открыл, то увидел двух свежим и сильный жеребцов, только не осёдланных.

— Уважаемая, может… — Постарался начать разговор Эдвард, ведя себя при этом необыкновенно учтиво, что-то пугало и отталкивало его в этой женщине. И кто она? Откуда? Где Аль Баян? Каким образом удалось спастись? Разумеется, барон был рад, что дышит. Но неопределённость пугала.