— Почему несуществующую? — не соглашается отошедший от меня и спрятавший за спину руки Холодильник. — Я планирую вам понравиться. Нет, даже очаровать.

— Обхохочешься! — фыркаю я. — Вы вряд ли преуспеете в этом! Букет белых тюльпанов — еще куда ни шло! Но насильственная помолвка — это уже перебор!

— Вы не дали мне шанса! — Холодильник стремительно возвращается ко мне. — А обещали! Праздник в честь нашей помолвки — часть этого ухаживания. А зрителей и слушателей я собрал с единственной целью: я хочу, чтобы все знали, что вы моя, особенно вы.

— О каких ваших потерях говорил ваш отец? Вы теперь что-то должны Костровым? — вспоминаю я свой первый вопрос.

— Нет, — Холодильник берет меня за подбородок. — Это они теперь мне ничего не должны. Не волнуйтесь, я ничего не потерял.

— Но вы что-то всё-таки потеряли из-за странного и нелогичного желания быть со мной? — не унимаюсь я.

— Ерунда, не стоящая ни секунды вашего внимания, — шепчет мужчина, положив руки на мои бедра и поглаживая теперь обе резинки.

— Руки! — резко командую я, и Холодильник вскидывает их вверх, смеясь.

— Мне надо работать, — напоминаю я. — До вечера!

— Слушаюсь, моя госпожа, — иронизирует Холодильник и делает два широких шага, чтобы опередить меня и открыть дверь.

— Не забудьте к нашему вечернему свиданию приготовить список ваших поклонников и краткий пересказ историй вашей… любви, — теперь Холодильник приказывает мне, демонстрируя явно испортившееся настроение.

— В ресторан поведет? — интересуется Ленка, появившись на экране.

— Без понятия! — пожимаю плечами.

Уже восемь вечера, а мне никто ничего еще не сказал. Ни место, ни время, ни дресс-код.

— Как бы в Париж не улететь! — сетую я.

Звук пришедшего сообщения отвлекает меня от разговора с подругой, которой я хотела рассказать про сегодняшнее шоу в кабинете Холодильника, но пока не успела.

"В одиннадцать часов в холле агентства. Форма одежды свободная. Саша".

Если я когда-нибудь и выйду замуж,

на регистрации нас будет стоять трое -

я, жених и человек, который будет держать

пистолет у моего виска.

— Я хочу это! — восклицаю я, разбирая то, что притащила мне Ленка, и выуживая из почти десятка нарядов именно эту рубашку цвета топленого молока с вышивкой: фисташковые листочки на воротнике и на манжетах рукавов. — Оверсайз? Только очень уж большая! Это какой размер?

— Если на один размер больше, то это просто великовато! — поучает меня Ленка. — Стиль оверсайз — это больше на два-три размера. Такие хрупкие девушки, как ты, Нинка, могут позволить себе на три-четыре размера больше. Это только подчеркнет твое изящество.

— Юбка или брюки? — советуюсь я с подругой, уже надев приглянувшуюся рубашку.

— Что угодно, главное, чтобы было узким, — задумчиво смотрит на меня Ленка. — У тебя есть такие узкие серые брючки до косточки. Они живы?

— Живы! — радостно вспоминаю я и бегу в гардеробную. — Сейчас найду!

— Блеск! — констатирует Ленка, разглядывая меня в готовом комплекте. — Но рубашку эту получишь только при одном условии…

— Как это?! — теряюсь я. — Что за глупости?

— Рубашка идет в комплекте с бельем, — хитро улыбается Ленка. — Я же говорила, что приготовила его для твоего первого свидания.

— Вовсе уж разошлась! — упрекаю я Ленку. — Могу идти хоть в мужских труселях фабрики "Большевичка". Мое белье он не увидит!

— А это как вам будет угодно, — деланно равнодушно говорит тщеславный дизайнер авторского белья, но не выдерживает и тут же обижается. — Это боди из французского кружева телесного цвета. Что? Трудно надеть что ли? Тебе всё равно — а мне приятно!

— Ладно-ладно! — успокаиваю я Ленку. — Надену.

Пока Ленка отпаривает рубашку, она непрерывно меня допрашивает:

– Холодильник что-то теряет, разорвав договоренности с Кириллом Ивановичем?

— Нет. Я так поняла: этот договор был выгоден Костровым по какой-то нематериальной причине, а Холодильнику наоборот. Он финансово значительно выиграл бы, — объясняю я подруге то, что поняла сама.

— Чудненько! — почти поет Ленка. — Ради тебя он отказался от прибыли?

— Да, — киваю я, разглядывая себя в зеркало в боди Ленкиной работы. Оно по цвету сливается с кожей, и я кажусь себе голой. Но эта обнаженность какая-то волшебная: всё закрыто, но тонкий рисунок кружев лежит на теле естественно и торжественно-целомудренно. — Отказался. Но не ради меня, а чтобы избавиться от Светланы.