— Решил разделить с вами ваш ужин, — сообщает второму моему уху Холодильник. — Ваша стойкая приверженность к этой диете меня восхищает.

— Мужчины на таких диетах не сидят, — замерев с прямой спиной, отвечаю я.

— Сидеть я не собираюсь, — ласково уверяет меня Холодильник. — Но попробовать… хочу.

Это "хочу" бьет меня разрядом тока, и я вздрагиваю. Холодильник проводит рукой по моим волосам:

— У прекрасной принцессы прекрасные волосы… Следующую легенду я придумаю про волшебную силу этих волос.

— Давайте ужинать, — почти умоляю я, ощущая, как волна смущения окатывает меня с головы до ног.

Холодильник отходит от меня и отправляется к своему стулу:

— Показывайте, как вы это делаете.

— Гораздо проще, чем вы тут затеяли! — преувеличенно радостно говорю я, с облегчением понимая, что теперь, когда он отошел, мне и дышится, и думается легче. — Я просто заливаю горячим молоком ложку зеленого чая. В термосе.

— Не можем же мы ужинать с термосом, — в атаку пошла новая улыбка. — Это не романтично. Устроим молочную церемонию.

Холодильник кладет по ложке чая в каждый чайник, стоящий на живом подогреве.

— Один шеф-повар сказал мне, что с огня надо будет снять через девяносто секунд, — доверительно сообщает Холодильник, переворачивая изящные песочные часы.

— Павел Денисович? — догадываюсь я, на душе становится тепло: друзья рядом.

В каком-то странном, но комфортном молчании мы сидим эти полторы минуты. Я смотрю на пламя под моим чайником. Холодильник смотрит на меня. Взгляд этот не напрягает, но тревожит. В нем отражается не разгаданное мною чувство. Оно теплое и доброе.

— Ну как? — лукаво спрашиваю я Холодильника, когда он отпивает первый глоток. — Нравится?

Холодильник несколько секунд держит теплое молоко во рту, потом глотает и отвечает:

— Как в детстве. Мама грела для меня молоко с плодами шиповника для иммунитета. Говорила, что я редко болею благодаря этому отвару.

Упоминание мамы вводит меня ненадолго в состояние растерянности. Странно, но у этого человека-Холодильника тоже есть мама, для которой он маленький мальчик, любимый сын.

— Расскажите о том, каким вы были ребенком, — неожиданно говорю я вслух то, о чем, казалось, подумала про себя.

— В вашем тоне мне слышится некое неверие в то, что я вообще был ребенком, — иронизирует большой и сильный мужчина.

— Есть немного, — смеюсь я, поражаясь его догадливости. Есть же мини-холодильники…

— Обо мне лучше самой мамы никто не расскажет, — вдруг говорит Холодильник. — И она очень хочет с вами познакомиться.

— Познакомиться? — икаю я от испуга, запивая испуг молокочаем. — Не вижу повода.

Холодильник мрачнеет и хмурится.

— Даже сейчас не видите?

Вздыхаю. Молочное перемирие подошло к концу.

— Вы разрешили ухаживать за собой, — жестко напоминает Холодильник. — Наши мамы прекрасно вписываются в эту историю.

— Мамы? — снова икаю я. — Моя не вписывается.

— Почему? — карие глаза Холодильника темнеют на пару тонов. — Вы скрываете от мамы всех своих мужчин?

— Не всех, — быстро отвечаю я и по нехорошему блеску в мужских глазах понимаю: поторопилась с ответом.

— То есть с кем-то вы ее знакомили? — вопрос звучит с прокурорской интонацией: если бы он прозвучал на незнакомом мне языке, то я бы решила, что у обвиняемого требуют открыть место, где он спрятал труп.

— Мама знает Гену и… — начинаю оправдываться я, одновременно разозлившись.

— Так! — Холодильник резко встает и отходит к витринному окну. — Один из пятерых — это Геннадий Иванович Муравьев?

— Вы знали это раньше! — встаю напротив. — Это не новость для вас!

— Естественно! — презрительно отвечает Хозяин. — Не новость. Он вертится вокруг вас в моем агентстве.

— И вы не можете сказать, что я его поощряю! — заявляю я. — Нельзя реально верить, что я могу его выбрать.

— Кто остальные четверо? — допрашивает меня Холодильник.

— Не собираюсь рассказывать! — фыркаю я. — Это было раньше, и вас никак не касается.

Через секунду оказываюсь в объятиях.

— Вы забылись, — негромко говорит он моей макушке. — Меня касается всё, что касается вас. Я это вам уже говорил.

— Вы ревнуете к тому, чего нет, — отвечаю я его воротнику. — Это не мои бывшие. Это мужчины, решившие, что я должна стать их женой.