— Зачем? — удивляюсь я. — Зачем вам его фамилия? Будете морду бить?

— И морду тоже, — нежное прикосновение к моему колену не сочетается с грубыми словами. — Еще ноги и руки переломаю, не торопясь и очень аккуратно.

— Переломайте их себе! — отталкивая руки Холодильника, вскакиваю я со стула. — Вы его брат-близнец! У него вполне могла бы быть фамилия Климов.

— Не смейте нас сравнивать! — встает в полный рост и включается на полный режим Холодильник. — Вы ничего к нему не испытывали!

— Еще как испытывала! — бешусь я. — Я его презирала! За спесь! За эгоизм! За самоуверенность!

— Вы хотите сказать, что презираете меня? — вдруг тихо спрашивает Холодильник. — Ну же… Скажите… Вы же считаете себя кристально честным человеком, госпожа Симонова-Райская.

Я молчу, сверля его, надеюсь, грозным взглядом невинно обиженной женщины. Молчу минуту, две…

— Нет. Я вас не презираю, — сдаюсь я, растерянно глядя на то, как ослабляет напряженные плечи Холодильник. — Для вас целый букет чувств!

Мгновенно оказываюсь в кольце сильных рук.

— Вы зря радуетесь! — честно предупреждаю я. — Вам этот букет не понравится.

— Я готов выслушать и начать работу над ошибками, — по-пионерски подобострастно уверяет меня Холодильник.

— Вы авторитарны! — получаю легкий поцелуй в кончик носа.

— Надменны! — поцелуй в лоб.

— Жестоки! — горячие быстрые губы Холодильника целуют уголки моих губ.

— Упрямы! — чувствую его дыхание своим дыханием.

— Ревнивы! — выкрикиваю я прежде, чем мой рот накрывает сумасшедший поцелуй, который заканчивается… очень быстро.

Холодильник почти отталкивает меня со словами:

— Не убедили! Стандартный набор руководителя среднего звена. Даже обидно!

— Мы с вами не про работу говорим, а про жизнь! — возмущаюсь я. — И прекратите меня целовать! Я ответила на все ваши вопросы!

— Не на все, — качает головой Холодильник.

— В любом случае, теперь моя очередь! — настаиваю я.

— Не утруждайтесь! — холодная усмешка искажает красивое лицо Холодильника. — У меня уже готовы ответы.

— Без вопросов?! — не понимаю его я.

— Давайте проверим, насколько хорошо я вас изучил, — подначивает Александр Юрьевич. — Первое: договор с Костровыми был в чистом виде финансовым, но с добавлением одного, не имеющего отношения к бизнесу пункта. Торжественно обещаю вам рассказать о нем завтра.

Подозрительно смотрю на его спокойное лицо.

— Второе: да, я был близок с Кристиной несколько раз и действительно подумывал над тем, чтобы сделать ей предложение. Красивая девушка, умна, образованна, воспитанна. Неплохая пара для человека, который еще никогда никого не любил.

Пожимаю плечами равнодушно и краснею. Нет. У меня, конечно, такой вопрос был, но я бы его ни за что не задала!

— Третье: выходка Матвея по отношению к Кристине только сократила время до нашего разрыва, на который я был настроен.

И об этом не решилась бы спросить…

— Четвертое: у меня никаких близких отношений со Светланой никогда не было. Не скрою, я их планировал ровно до того дня, пока не зашел в этот холл вот уже почти семь месяцев назад. У меня не было ни одной женщины с того момента.

Почти паралич нижних конечностей, хотя меня никто не целует.

— Пятое: ни в каком другом качестве вы меня не интересуете, только в качестве жены.

Паралич прогрессирует, охватывая верхнюю часть тела.

— Шестое: вам ничего не кажется, не мерещится, не снится. Я не могу без вас… без тебя существовать. Сегодня я проснулся с мыслью, что ты — смысл моей жизни…

Библия учит нас любить ближних,

она также учит нас любить врагов;

может быть, потому,

что это обычно одни и те же люди.

Гилберт Честертон

Букет из ста двадцати одной розы стоит в напольной вазе в моей гостиной, и единственная красная роза смотрит на меня страстно и проникновенно, чувственно напоминая мне о том, что было вчера поздно вечером в холле.

То ли я брежу, то ли Холодильник по-своему объяснился мне в любви. Правда, он не сказал, что любит… Но он сказал, что я — смысл его жизни… Что же это, если не любовь? И что мне с ней теперь делать?