— Рестораны, украшения, театры, концерты, путешествия, — вяло, неэнергично перечисляю я, заранее зная "список" ухаживаний Холодильника. — Потащит в Париж…

— Потащит?! — возмущается Ленка. — Тебя еще и тащить туда надо?! И почему именно Париж? Главный город влюбленных?

— Я ему как-то нечаянно рассказала, что хочу в Париж с любимым человеком, — сознаюсь я подруге. — С тех пор его на Париже заклинило…

— Логично! — делает вывод Ленка. — Теперь полетишь?

— Нет. Ключевое слово не Париж, а любимый, — ворчу я, ковыряясь вилкой в яичнице.

Ленка ничего на это не отвечает и молча наливает мне кофе. Так, в молчании, мы завтракаем, размышляя про себя и не торопясь делиться своими мыслями.

— А он работать тебе не запретит? — вдруг волнуется Ленка. — Мне почему-то кажется, что он всех своих жен будет сажать под домашний арест.

— Вот видишь! — вскидываюсь я. — И ты о его женах говоришь во множественном числе!

— Это фигура речи! — отмахивается от меня Ленка. — Выбрала, что сегодня наденешь?

— Да! — оживляюсь я. — Он будет доволен!

В течение часа Ленка помогает мне создать образ "синего чулка" в прямом смысле этого слова. Я надеваю синее платье-футляр длиной до середины икр, настоящие синие чулки и черные лакированные туфли на низком каблуке. Волосы Ленка зализывает мне в низкий пучок и фиксирует его черными шпильками. Единственной свежей деталью становится жемчужная нить под горло.

— Точно без макияжа? — сомневается Ленка. — Давай хоть реснички подкрасим!

— Нет! — категорично отвечаю я. — Базы и жемчужной пудры остаточно. Еще помада телесного оттенка. Никакой туши, теней, подводки и блеска.

— Ты будешь похожа на бледного призрака! — упрекает меня Ленка. — Хочешь отвратить Холодильника?

— Хочу не вызывать у него новых приступов ревности, — объясняю я и встаю перед зеркалом.

Но что-то здесь не так… То ли такой фасон платья мне идет, то ли от злости и бессилия глаза стали выразительнее, но то, что я вижу, облекает в слова моя подруга:

— Я тебя недооценила, Нинка! Потрясающе! Это ж надо так выигрышно на глазах сыграть! И они еще не накрашены!

Смотрю на себя и разочарованно мычу: передо мной высокая изящная девушка с открытым лицом, на котором голубо-зелеными блюдцами сверкают бирюзовые глаза. Нитка жемчуга делает образ каким-то трогательным и чувственным.

— Я не хотела… — обескураженно бормочу я. — У меня была другая цель…

— Теоретически придраться не к чему, — озадаченно говорит Ленка. — Но Холодильник найдет.

Упоминание личного врага приводит меня в полную боевую готовность:

— Пусть попробует! Тогда я закачу истерику. Он меня еще в истерике не видел!

— О! Я тоже не видела! — смеется Ленка. — Можно селфи сделать и мне переслать?

Звонок в дверь отвлекает нас от моего внешнего вида. За дверью Евгений со скромным букетом из белых тюльпанов, завернутых в холщовую ткань.

Евгений молчит, выпучив на меня глаза. Начинаю говорить первая:

— Здравствуйте! Это мне? Или это вас кто-то поздравил?

Евгений оторопело смотрит на меня, потом переводит взгляд на букет и резким движением выбрасывает руку вперед, словно хочет разбить мне нос боксерским ударом. Еле удерживаюсь, чтобы не отпрянуть.

— Доброе утро! Это вам от Александра Юрьевича с пожеланиями хорошего дня!

— Александр Юрьевич не смог сам донести букет до моей двери? — пугаю я ехидным вопросом бедного охранника.

— Не могу знать! — по-военному отвечает тот, вытянувшись во фрунт.

— Александра Юрьевича нет в агентстве, — докладывает Римма Викторовна. — Звонил, сказал, что подъедет к полудню.

Метнулся за билетами в Париж и в ювелирный — приходит мне на ум, и я стряпаю кислую гримасу.

— Ты сегодня по-особенному очаровательна! — делает мне ненужный комплимент Римма Викторовна. — Есть повод?

— Думаю, что есть! — подхватывает невероятно довольная чем-то Павла Борисовна.

— Вы что-то знаете, чего не знаем мы? — подозрительно смотрю на Павлу Борисовну.

— Нет. Ничего, — внезапно тушуется она. — В двенадцать часов подъедут и Климов-старший, и Климов-младший. Александр Юрьевич велел всем нам прийти в его кабинет. Всей администрации. Ниночка! Вы совершенно прелестны сегодня!

До двенадцати пытаюсь работать над проектом для Тарасовых, но недоброе предчувствие не дает мне делать это эффективно. Мысль то и дело возвращается к ожиданию чего-то неотвратимого.

В полдень я с Павлой Борисовной захожу в кабинет Холодильника. Там уже сидят за кофейным столиком Юрий Александрович и Кристина. На стульях вдоль стены я вижу сидящими руководителей всех отделов. Здесь и Мариночка из рекламного, и Костик от айтишников, и еще четверо. Единственный стоящий человек — Прохор Васильевич.