Я ничего не сочиняю: мне открылись тайны, которые раньше никак не давались, например математические уравнения. Полная дичь: будто раньше в голове была каша из букв и цифр, а теперь все значки сами собой выстроились в нужном порядке и подсказывали мне правильные ответы. Помните геометрические доказательства? Я бы заткнула за пояс гребаного умницу Уилла Хантинга [24] . Никогда не забуду, как однажды сидела на уроке и вдруг… поняла, что доказательства на доске выстраиваются одно за другим, как абзацы в эссе, – чтобы подвести к финальному решению. Я начала получать отличные оценки по математике. И по эссе.

Теперь меня не мучила сонливость за партой. Я всегда находилась на взводе – во взвинченном состоянии. Это было грандиозно. Аппетит вообще пропал. Я и без того была худышкой, теперь же стала по-настоящему тощей. Джинсы с меня сваливались, поэтому я заказала себе по каталогу Alloy (школьницы жили почтовыми заказами товаров) пару джинсов Sergio Valente двадцать третьего размера. Двадцать третьего! Клянусь! На задних карманах у них были вышиты белые коровьи черепа.

Что еще? Я чувствовала себя крутой, потому что сидела «на колесах». В школе я никогда не говорила, что принимаю таблетки, и не показывала их медсестре. Пузырек всегда был при мне, так что, думаю, никто ни о чем не догадывался. А может, все думали, что я пью антибиотики или типа того.

– Зря ты так делаешь, – заметил Алистер, когда я поставила на стол поднос с ужином и маленьким оранжевым пузырьком. Он учился на год старше и перевелся из школы Кэскейд в Северной Калифорнии; мы с ним прибыли в один день. Алистер был богачом, наркоманом и жителем Нью-Йорка. Я мечтала сравняться с ним. – Таскаешься везде с таблетками у всех на виду.

Но я-то знала, что делаю. Мне были необходимы друзья – компания. Для золотой молодежи рецепт на риталин служил лучшей приманкой: у меня было то, чего хотели все. Довольно скоро самые крутые балдежники из числа старшеклассников (включая Алистера) начали стучаться в мое окно в Пиллсбери-хаус.

– Покурим? – спрашивали они.

– А как же! – откликалась я. Мы переходили Паудер-хаус-роуд и дымили красным Marlboro (фу) за пиццерией. А на обратном пути в кампус старшеклассники стреляли у меня таблетки. Я всегда угощала. К моменту возвращения в общагу я уже была в хлам и густо, чтобы отбить запах табака, прыскалась легким цветочным ароматом Sunflowers от Elizabeth Arden.

К концу десятого класса расклад устоялся. Я не только вырвалась в отличницы, но и близко сошлась с самыми отчаянными тусовщицами из старших классов. И каждый вечер ужинала с ними.

– Ты наша младшая сестренка, – твердили они мне после наших прогулок за пиццерию.

Так что в мае, когда кампус закрывался на долгие выходные (даже при всем желании мне не разрешили бы остаться в общежитии), меня ничуть не беспокоил вопрос, куда поехать. Я прознала, что мои «старшие сестренки» устраивают на выходные вечеринку в отеле, и решила, что смогу увязаться за ними. В конце концов, они же беспрепятственно угощались моим риталином. И всегда были рады меня видеть.

В пятницу вечером мы с двумя старшеклассницами договорилась в складчину поехать на такси в Бостон. Я сидела на переднем сиденье рядом с водителем. Старшие девушки, уже в клубных прикидах, устроились сзади и, опустив стекла, курили Camel Lights. Когда мы въехали в город, они спросили, где меня высадить.

– Э… – протянула я. – А вы, ребята, не хотите перекусить по-быстрому?

Они пожали плечами.

Мы со «старшими сестрами» заказали по салату в Armani Cafe на Ньюбери-стрит, и тут я выложила новость:

– Мне некуда деваться. Можно с вами?

Девушки переглянулись.

Перекусив, мы поехали в Кембридж, пригород Бостона по ту сторону реки Чарлз, в отель Royal Sonesta. Меня провели через холл, битком набитый произведениями современного искусства, и втолкнули в лифт. Мы поднялись на восьмой этаж и постучали в дверь.

Открыл качок-старшеклассник. В номере полным ходом шла частная вечеринка. Было сильно накурено, оглушительно гремела песня «Deja Vu (Uptown Baby)».

В гостиную набилось около десятка парней из выпускного класса – половина школьной хоккейной команды (вернее, бейсбольной, поскольку был май).

– Кэт нужно где-то переночевать, – сказала одна из моих «старших сестер». – В нашем отеле номеров нет.

– Ладно, – ответил парень.

– Мы ненадолго останемся и выпьем, – добавила другая девушка.

Я подошла к окну, за которым искрились золотисточерные воды Бостонской гавани. На стуле у окна сидел школьный хоккеист с бутылкой шнапса Goldschlager. Массивное тело и квадратная голова придавали парню весьма мужественный вид, а десятимиллиграммовая таблетка аддерола делала его глаза еще голубее. Мы оба жили в школе на полном пансионе, поэтому немного знали друг друга.

– Угостишь сигареткой? – спросила я. Ух, клево!

– Если и ты меня угостишь, – ответил он, флиртуя со мной. Я хихикнула. В бутылке со шнапсом сверкали хлопья сусального золота. Я вытащила пузырек с риталином и дала одну таблетку хоккеисту, который спрятал ее в карман. Потом хлебнула золотистого напитка.