– Его допрашивает Варёный в соседнем помещении, – бодро ответил Байкалов, – Три удара керамическим ножом. Лезвие отломилось и осталось в лёгком.

– А караульный? Караульный где был? Он же здесь для охраны остался.

Байкалов вздохнул, повернулся к выходу и как-то недоверчиво произнёс, – Караульный был отброшен резким ударом двери. Травма головы и кисти руки.

Ерохин подошёл к двери и высунулся в коридор, – Но как? Дверь открывается наружу!

– Он приоткрыл дверь и выглянул (Ерохин прорычал, закатив глаза). Нападавший саданул с прыжка. Заскочил и нанёс три ножевых удара, пока не сломался нож. Затем сдался подбежавшему на крик офицеру СИЗО.

Побагровевший Сергей обернулся к Байкалову. – Жень, вот ты мне скажи, откуда таких караульных набирают? С охранников в супермаркете и то больше пользы.

Обхватив голову, Ерохин выскочил в коридор.

Варёный допросил нападавшего, затем увеченного караульного.

Задержанный рыдал, изливая душу. Всею своей чувствительной душой он был страстно влюблён в Ирину, которая сбежала от него с каким-то старпёром, прихватив его кровные денежки. Сначала он безуспешно пытался её найти, чтобы вернуть, затем поклялся убить, что и осуществил в порыве ревности, в который впал сразу же, как увидел её в проёме приоткрытой двери.

Караульный, в свою очередь, плаксиво признавал нарушение правил, но оправдывался тем, что его уже должны были сменить, и он изредка выглядывал запоздавшего сменщика.

Всё было похоже на правду. Но что-то гадливо бередило душу майора Ерохина.

19. Древний Египет. Столичный округ Уасет. Пятый год правления Еретика.

Предвестьем грядущих бурь слышался голос возмужавшего правителя притихшим жрецам Амона:

– Как не проросло зерно в горячем песке, так и не стала земля обмана домом Великому Атону. Небесный отец отправляет меня в путь, на поиск места, ему одному назначенного. На поиск земли, не запятнанной ложью и корыстью жрецов. И даст Великий Атон знак на месте том. И возведены будут храмы в его честь, и построен город в его славу. И быть там столице обоих Земель. И станут люди там жить по закону Маат. И исполню волю Атона я – слуга его – фараон Аменхотеп, сын фараона Аменхотепа.

Намокнув в долгом пути, осели в мутные воды усталые днища барж, ведомых силой великой реки от пилонов и башен Элефантины, к стелам и обелискам Мемфиса. Мощью северных ветров раздувались паруса на пути обратном. Затем всё повторялось сначала.

Луна дважды обращалась хрустальным серпом и дважды округлялась серебряным оком Гора. И каждый день изнурительного похода, под вечер, на новый берег причаливал строй царских судов и разбивались шатры. А утром, с первыми проблесками восточного неба, над головами собравшихся разносилась молитва Пвоха – верховного жреца Ра-Хорахти из древнего Гелиополя.

Было пройдено земель без счёта. Серых и истоптанных, приглушенных тенью вековых олив и смоковниц. Илистых и черных, с бескрайней зеленью ячменных всходов. Холмистых и ветреных, под красными обрывами глинистых утёсов. Песчаных и каменистых, усеянных глыбами известняка. Древних оазисов с шершавыми стволами финиковых пальм.

Но Атон так и не подал знак юному правителю.

Иногда причаливали ночью, когда чёрное покрывало неба смыкалось с трепещущей гладью Великой Реки. Так было и в этот раз на безжизненном пустынном берегу, когда кривобокая худеющая луна надменно зависла в высоком небе, а серой тенью с востока уже виделся рассвет.

Широко раскрытые глаза юного царя взирали на поднимающийся из-за горизонта огненно-красный шар. Когда божественный Ра-Хорахти, оторвавшись от кромки пустыни, уже воссиял в имени своём Шу, фараон ощутил то, чего ждал.

Звуки внешнего мира: шум ветра, шорох болотного папируса, серебристые перезвоны прибрежных волн, окрики крики водных птиц, – медленно угасали, вытесняясь нарастающим водным плеском. Вскоре звуки далёкого водопада уже властвовали в глубинах разума, – там, где только и возможно познать голос бога.

Обрётшее внезапную лёгкость тело истекало свербящей дрожью. Судороги, ужасавшие в детстве, а теперь редкие и желанные, крепили и поддерживали его, как держат парящего орла восходящие потоки. Телесная дрожь сходилась в унисон набиравшей силу воде.

Атон подал знак.

Юный Аменхотеп воздел ладони к небесам и медленно двинулся по барханной пустоши к отдалённым холмистым грядам. Большая вода меняла тон и звук, сливаясь с дробными эховыми раскатами показавшегося ущелья.

Вдруг оборвался неистовый водный рёв. Уши захлопнула тишина. Отпустила дрожь. Тяжестью в ступнях вернулось тело.

Аменхотеп воздел руки к солнцу.

– Клянусь тебе, великий Атон, что на месте этом будет возведён храм во славу твою, и город, не знающий себе равных.

Так, царь обеих земель Аменхотеп четвёртый получил долгожданный знак. И в оранжевых лучах утреннего светила, к терпеливо ждавшим подданным обернулся и огласил свою волю уже другой правитель – могущественный фараон Эхнатон – слуга великого Атона.

20. Климов.

Поди успей оформить бумаги для ночного допроса за полчаса до конца работы, да ещё при отсутствии начальства.