Это действительно был единственный выход — она обхватила меня руками и ногами, и сейчас ее разрывали две равномощные силы: буксир, закрепленный где-то сверху, и сила тяжести, увлекающая вниз с массой в 130 кило. Мне тоже было не супер, раненное плечо горело огнем — но с Кареглазкой не сравнить.

Мы качнулись, и я дотянулся ногами до вертикали. Сделав шажок, свободную руку перенес выше по ремню, и подтянул нас. Сука! Как же тяжело! А приподнялись мы на десять сантиметров! Лена тоже переставила ноги, подстаиваясь под смену положения.

В следующий раз я задействовал и подстреленное плечо, вопя от боли — но и подъем пошел лучше. Я смог перехватить трос повыше, да еще и девушка в это мгновение подтянулась.

Мы лезли вверх, как черепаха со свинцовым панцырем, и все-таки, каким-то чудом, нам вскоре удалось достичь оббитого края эстакады.

— Ты меня спасла! — выдохнул я, свалившись рядом с Кареглазкой прямо перед пропастью, обессиленный, как и она, и заливая асфальт кровью. — Для меня такого еще никто не делал…

Подбежала Милана — она словно повзрослела на несколько лет. Разглядев мою кровь, девочка оцепенела, а затем склонилась, и прижала к липкому плечу охапку салфеток. Я встретился глазами с Леной — ее также ошеломил поступок дочери, переборовшей страх крови…

Показались бегущие солдаты, а я устремил лицо к солнечному голубому небу, все еще не веря в случившееся. Впереди нас ждало что-то нехорошее, но сейчас, измученный и окровавленный, я был счастлив — наверное, это и есть счастье? Наконец, рядом люди, которым я дорог. И которые важны для меня. Глаза заблестели, наполняясь солью…

****

Когда военные втащили в вертолет Крылову с выродком — последний смачно получил по роже. Гермес обратил внимание, что ученую щадили — конечно, полковничья жена. Карнаухий Сидоров приказал возвращаться в Новый Илион.

Шпигина оставили возвращаться на бронемашине. Вояки спешили, лейтенант был встревожен.

— У нас намечается месилово, сука, как в Воркуте, — говорил он пилоту. — Морфы лезут, как шакалы на падаль. Прошлой ночью я их видел в 20 километрах от Илиона. Целая армия — сотни… или тысячи. Я чуть не обосрался. Сегодня они уже будут под Стеной.

— У меня чувство, что природа издевается над нами, — продолжил лейтенант через минуту. — Какое-то недоброе предчувствие.

— Босс знает? — Егозин имел в виду, находится ли полковник в запое.

Сидоров кивнул, разглядывая до сих пор дымящийся зерносклад, над которым они пролетали.

— Кстати, отличное видео ты записала, — обратился он к брюнетке. — Мне Керезора давно казался подозрительным. Видишь? Теперь там могилка того гондона.

На сердце у Гермеса вдруг стало легко и радостно. — Он мертв? Дайте посмотреть, — попросил он.

— У нас нет остановки по требованию, — ухмыльнулся лейтенант. — Кстати, еще обрадую — тебя очень ждут в Илионе. Босс хочет узнать подробнее об этом Синдикате. Это же их аппарат я сбил?

Но Гермес уже не слышал — все его внимание сосредоточилось на задравшемся рукаве менаевского свитера, вернее, на родимом пятне на правом предплечье.

— Сигма?! У тебя родимое пятно в форме сигмы? — запинаясь, спросил он.

— Какая на хер сигма? — не понял выродок.

— Сигма. Это греческая буква, символизирующая Ахамот, первая буква ее имени. Она выглядит как «М», поставленная на ребро — как у тебя. И, также, это сигилла — символ, который используется в магии.

— Ну и символ у этой ведьмы, — ухмыльнулся Менаев. — А почему не буква «А»? Почему не Альфа?

— Второе имя Ахамот — София. По-гречески это пишется «», — начертил Гермес в воздухе.

— Отстань, — раздраженно ответил Гриша после паузы. — Это всего лишь физический дефект.

Лучи закатного солнца холерически пронизывали несущий вертолетный винт, а солнечные зайчики с упоением плясали на корпусе Ми-24 — так, как пляшут не нагулявшиеся тусовщики перед закрытием клуба в три утра.

Впереди, на фоне заснеженных гор, высились стены Нового Илиона, а сзади — оставалось Горноречье, отделенное от Новогорской долины резвым потоком Катуни. Именно там, на горнореченском берегу, как только исчезали солнечные лучи, шуршал вздыбленный грунт, лязгали подвальные двери и звенели железом канализационные люки, выпуская в послезакатный мир победителей естественного отбора в пяти последних мундиалях. Краклы, трескуны, они же морфы — сотнями покидали свои убежища от ультрафиолета.

Король расправил широкие угловатые плечи, и вытянул безглазую дынеподобную голову вслед улетевшему вертолету. Его хобот застрекотал, наэлектризовывая пространство и приведя в движение асимметричные шеренги адского войска.

****

— Гриша, каждый из нас делал что-то плохое и аморальное… то, о чем мы жалеем, — прошептала Крылова, плотно прижавшись к парню. — Только знай, и помни: я тебя не осуждаю, и не виню.

Они лежали связанные на вертолетном полу, чуть дальше была дочь с Цербером, который все еще не отошел от наркоза. Немного поодаль была Афродита.