— ЧТО?!

— Так надо, поверь.

Кареглазка наотрез отказывалась, но я все же уговорил ее, пообещав исчезнуть из ее жизни, как только мы окажемся в Колониях. А завязав ее глаза красным шарфиком, который нашелся в принесенных вещах, я сделал полдела. Если вы помните старый фильм про садомазохистов, то поймете — если завязать девушке глаза, можно сделать с ней что угодно. Рефлексы, как у курей.

Я провел Лену за руку по коридорам замка, мимо огромных рыцарей в чугунных доспехах и через дверные проемы с ветвистыми оленьими рогами сверху. Снаружи она споткнулась, и я едва ее удержал, прижав за талию.

— Хватит! — она хотела снять шарф, но я придержал ее руку.

Мы зашли за угол. Раздался щелчок, и жужжание заполнило воздух. Девушка испуганно шарахнулась — звук напоминал стрекотание.

— Нет, нет, стой! — попросил я. — А вот теперь можешь открыть глаза.

Она сняла повязку, и остолбенела.

Парк развлечений сиял и сверкал, переливаясь разноцветными лампами — словно звезды стали ближе. Карусели и качели, колесо обозрения и американские горки, высотные башни свободного падения, батуты и детская железная дорога, а среди аттракционов — цветастые зонты пустых киосков. Кареглазка заворожено застыла, как вдруг фонтаны взорвались серебристыми струями — она ахнула, и наши ладони соединились. Заиграла музыка — не на полную громкость, но все же…

— Ты чокнутый! А морфы? — она потрясенно выдохнула, но ее глаза горели.

— Ну как? Развлечемся? — я игриво прищурился. — Только мы, как золушки — у нас мало времени.

Вскоре она поняла, что я имел в виду. Я надыбал генераторы и запас топлива, с помощью чего восстановил электроснабжение парка. Но — не всего, и временно — для полного энергообеспечения тут бы понадобилась Воронежская АЭС.

Под гротескными вратами в форме радуги нас ожидал столик с шампанским. Радуясь как дети, мы быстро одолели бутылку и заели ее шоколадными батончиками. Охмелев и забыв о пугающем мире, мы катались на автодроме на машинках, сталкиваясь и хохоча, как дебилы. Затем мы проехались на локомотиве по железной дороге — на безумной скорости, как для этого аттракциона, просто я снял ограничения скоростного режима. И все это время мои руки и тело все ближе прижимались к Лене, иногда она возмущенно отталкивала меня, но все чаще просто не реагировала — даже сама иногда в эмоциях хватая меня за руки.

На башни свободного падения она отказалась идти — вдруг свет погаснет, или что-то сломается. И тогда мы пошли на карусель. Я немного отстал, сначала, чтоб открыть еще одну бутылку шампанского, а затем — чтоб полюбоваться ее бедрами — как бы хорошо они смотрелись на Спермоферме… и вспоминал каждый миг, когда удалось подсмотреть Кареглазке под юбку — там, между ножек в темных колготках, белели новенькие свежие трусики, и сводили меня с ума. Господи! Кажется, я хочу от нее детей… но, это не точно.

На карусели я оседлал вертолет, а Лена взобрались на соседнюю лошадку, а вокруг нас в унисон завертелись слон, зебра, лебедь и самосвал. Минут пять мы катались, иногда закрывая глаза, и вспоминая давно забытое — детство, родителей, школу, друзей, каждый — что-то свое. А затем все остановилось, свет погас, и мы погрузились в кромешную тьму.

— Пришел электрик, и перерезал провода, — повторил я шутку, многократно озвученную в таких ситуациях отцом, еще тогда, когда он был жив, а о Вспышке слыхом не слыхали.

— Где ты? — голос Кареглазки прозвучал несколько испуганно.

— Рядом! — я увидел ее на платформе, и втащил в вертолет.

— Прекрати! Что ты делаешь? — возмутилась она, но ее сопротивление было неуверенным.

Я приобнял ее, притянул за голову, и поцеловал. Она уклонилась и засмеялась.

— Опять ты за свое?!

Но я был настойчив. Губы проникли к ее шее, и впились в нежную кожу так внезапно, что она застонала. Она пробовала вырваться, хотя уже «плыла». Я продолжал с еще большим рвением, кусая холку и уши, а руки платонически поглаживали талию и спину, опасаясь фальстарта… и в это время я шептал…

Любовь моя, которую не ждешь.

Любовь твоя — в которую не верю.

А может, мысленно, сама себе ты врешь.

А может, я тобой от скуки сердце грею?

Наверно, да, я знаю — ерунда,

Любовь, которую я нежно так лелею.

Все так нечестно, все только игра,

А разлюбить тебя я не могу — не смею…

— Я не помню такого в твоей тетради, — удивилась Кареглазка. — Или это не твое?

— Мое. Но его нет в тетради. Я написал это для тебя, — слукавил я.

Это стихотворение было написано давно, и я знал его наизусть — просто не записывал. Я тогда был влюблен в Нику. Но Лене знать об этом не обязательно, мое мнение — я написал, я и посвящаю, кому хочу.

— Я тебя не простила. И не прощу. ДА Я ТЕБЯ ПРОСТО НЕНАВИЖУ! — сообщила ученая, словно оправдываясь за невольную слабость.

Воля к сопротивлению была сломлена. Алкоголь, усталость и стресс последних дней, Ковчег и сотворенный мной праздник повлияли на произошедшее. Как и стих — всем девушкам нравится, когда им пишут стихи. Главное теперь — не спугнуть удачу. Возможно, Лена посчитала не важным, что я — подлец и негодяй… она ведь не замуж собралась!