– Призывали при утрате палаша стреляться? Что ж, пожалуйста, Ваш черед, господин полковник. Послужите примером!

Потерянный вид полковника при этих обстоятельствах достоин был кисти великого художника.

– Не судите, да не судимы будете! – гуляло между курсантами от роты к роте с ехидной усмешкой.

Однако опять никто не взял на себя смелость признаться в этом поступке даже в самом узком кругу. И в Корпусе поселилась серьезная тревога. Нечистая сила явно разошлась не на шутку.

Адмирал, разумеется, выход из неловкого положения, ставившего под угрозу репутацию вверенного ему Корпуса, нашел очень быстро:

– С сегодняшнего дня и до момента, когда признается в содеянном отчаянный шутник, увольнительные в город отменяются абсолютно всем!

Уж он-то точно не верил ни в какую нечистую. Все-таки опыт службы был у него большой. Но чтобы не загонять ситуацию в тупик, он при этом добавил:

– Обещаю всем, что максимальным наказанием будут сутки гауптвахты. Молодые умы иногда заносит. Отношусь к этому с пониманием.

Но и тут Николаю не представлялось возможным сдаться с повинной. Теперь уже однокашники засудили бы его. Ведь он даже им, «своим в лоскуты», ничего по секрету не сказал ни о первом палаше, ни о втором.

На курсе Николай пользовался особенным уважением. Он все предметы знал непостижимо глубоко и никогда не отказывал однокашникам в объяснениях:

– Тебе объясню, может и сам пойму, – шутил он обычно.

И проводил за объяснениями иногда по нескольку часов. И не было популярнее его человека, когда в классе выполнялись самостоятельные задания по алгебре, навигации, геометрии:

– Колчак помогите, ну что вам стоит?

У него можно было занять денег. И даже не отдавать. Он никогда не напоминал, только при повторной попытке непременно отказывал:

– Помнится, кто-то уже обещал вскорости вернуть? Не случилось? Ну как случится – обязательно обращайся, не откажу.

И поэтому к Колчаку всегда прислушивались. Он был заводилой в проделках, доводя их до какого-то поэтического совершенства. И с ним все всегда выходили сухими из воды. Но была в нем какая-то особенная недетская серьезность к жизни, учебе и службе, внушавшая уважение.

В итоге, с подачи опять же Колчака, вину за палаш на себя взял уже отчисленный по здоровью и проводивший в Корпусе последние дни перед отправкой на родину гардемарин третьей роты:

– Тебя ведь даже на гауптвахту определить нельзя, потому как согласно приказа об увольнении ты есть лицо сугубо гражданское. А с гражданских взятки гладки.

Адмирал объяснения принял. Хотя, конечно же понял, что его обвели вокруг пальца. Выступая перед строем всего личного состава Корпуса, он едва сдерживал себя от гнева:

– Понимаю, что за всей этой историей стоит изворотливый ум либо будущего выдающегося флотоводца, либо отчаянного негодяя.

– Гм-гм… – ряд офицеров не сдержало своего неудовольствия такой резкостью адмирала и красноречиво хмыкнуло. И тот осекся:

– Надеюсь, с учетом вашей благородной крови и достойных родителей, что верно все-таки первое. Соглашаюсь на проигрыш лишь при том условии, что подобное более не повторится. И хочу, чтобы вы навсегда уяснили: на каждую хитрую задницу на Флоте непременно сыщется хрен с винтом. И вот вам вопрос для первой нарезки: откуда взялся этот револьвер? – адмирал потряс в воздухе подкинутым Ничипоруку наганом.

– Так ведь виновный-то вроде найден, слава богу… – заметил кто-то из офицеров.

– Уволенный от службы и отбывший сегодня на родину гардемарин сознался только в краже палаша. В связи с тем, что оружие не покинуло стен Корпуса, будем считать эту кражу неловкой шуткой. Но наган на Флоте на вооружение не принят. Откуда тогда наган, я спрашиваю?!

Строй покорно, но нерушимо молчал.

– Обещаю, полицейских ищеек в Корпусе не будет. Мы с вами люди особой флотской чести. Но если шутки повторятся, я вам этой самой честью клянусь, адмиральской честью, что каждый десятый будет уволен из Корпуса. Не может быть в нашем стаде паршивой овцы. Пусть даже не пытается такая овца заводиться. Мы – единый экипаж. И наш корабль – это Морской корпус. Прошу это запомнить.

Слова адмирала настолько проникновенно западали в сердца будущих офицеров, что они, казалось, готовы были разорвать сейчас того, кто подкинул Ничипоруку пистолет. Хотя еще минуту назад все были совершенно обратного мнения о случившемся.

И вновь пробежала по рядам легенда о нечистой силе и призраке:

– Надо, господа, Иоанна Кронштадтского пригласить. Пусть заново освятит Морской корпус!

Николаю теперь предстояло стать предельно осторожным. Приходилось по утрам, чтобы забраться на крышу, не идти по коридору. Пришлось вылезать через форточку, поднимаясь на крышу по внешней пожарной лестнице.