– Чем выше интеллект и душевная организация человека, тем сильнее он нуждается в своевременном уединении, – так было сказано на одном из уроков Истории.

– Господи, как же это справедливо! Как безумно мне хочется побыть иногда одной!

Вот и сегодня. Встав с кровати на цыпочки, Надежда потянулась к потолку и взмахнула руками, словно крыльями, сбрасывая остатки дремоты, наполняя свои зеленые будто изумруды глаза свежей энергией и готовностью бодро прожить очередные дарованные судьбой двадцать четыре часа:

– Здравствуй, новый день!

Балерины взрослеют рано. И потому в этой невысокой пока совсем еще девочке уже мало что оставалось от ребенка. Отточенные движения были полны совсем уже женской грацией, хорошо поставленная спина невольно поднимала гордо вверх шею и подбородок и позволяла любоваться талией, ювелирно переходящей в нижнюю часть ее корпуса. Тело ее ладно и со вкусом было вылеплено Творцом и отшлифовано многими собственными трудами. Ноги девочки, в отличие от большинства женщин были пропорционально вытянуты бесчисленными упражнениями у станка и при этом не страдали болезненной балетной худобой. Балерины на излете девятнадцатого века представляли собой зрелище куда более привлекательное, чем иссушенные девочки-кузнечики середины и конца века двадцатого. Они были по-женски манкими.

– Кто же разберет, сколько им там лет! Они ходят по сцене так, что просто сердце и душа разрывается! Любви все возрасты покорны, – рассуждали многочисленные мужские особи царской фамилии, смотревшие на Мариинский театр и Художественное училище исключительно как на гарем.

– Мы воспитываем в них грацию. Но девочки сами пока не понимают своей привлекательности. Эта грация – детская на самом деле. Им бы еще в куклы играть! – сокрушался директор императорских театров Всеволжский.

Надежда вынула из прикроватной тумбочки пуанты, сколола хвостиком на затылке свои роскошные черные волосы, подхватила со стула трико и нежно шлепая босыми ступнями по широким крашеным доскам пола заспешила на выход из спальной залы в умывальную:

– Водичка, водичка, умой мое личико! – утреннее уединение позволяло погрузить себя в мир волшебной сказки, где все откликалось Анастасии той же добротой, которую несла она в своем сердце.

Через несколько минут, освежив лицо холодной водой, она уже кружилась, сама себе подпевая в полумраке большого репетиционного зала, в огромных зеркалах которого желтый свет луны уже начал таять в сером сумраке приближающегося рассвета.

***

– В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…– так, кажется, говаривал Чехов.

Николай Колчак этой фразы не знал и никогда к ее реализации не стремился.

Наоборот, проблема Николая Колчака, как он сам считал, как раз-таки и состояла в том, что он был не только целеустремлен и сообразителен, но и на удивление хорош собой.

Действительно, такому молодому человеку стать настоящим героем сложнее всего. Его развитому не по летам интеллекту все очень легко давалось. Он не мучал себя уроками, усваивал все с первого прочтения. И усваивал с удовольствием. Он обладал прекрасной памятью:

– Нельзя все впитывать как губка! – учил его наставник Тимофей Лазаревич Слышко.

– Почему, если оно само легко запоминается?

– Потому, что мусора и грязи всякой в голову насобираешь. И не сможешь потом от дельных сведений отделить.

– А что же тогда запоминать?

– Запоминать надо лишь то, что действительно жизненно необходимо. И запоминать не только факты, а и логические связи между ними. А этой логике уже и цифры подверстывать.

С потоком знаний он так или иначе научился справляться. А вот с главной проблемой что делать – не знал.

Мальчики ведь тоже любят красоваться перед зеркалом и перед девочками, и если с внешностью все в порядке, то за каким лешим им нужен еще какой-то там героизм? Ну просто нет у красавчика никакой серьезной к деятельной жизни мотивации! Вот кому героем стать сложнее всего! А Николай – дьявольски, по-детски нежно и до слащавости был красив. Блондинчик с кудряшками, правильными округлыми чертами лица, пухлыми губками и голубыми, как небо, глазами.

– Too sweet! – часто слышал он в свой адрес, – Слишком сладкий!

– Вот ведь напасть так напасть! И что мне с этим делать? Херувим от нехорошего слова, и все тут! – сокрушался Николай, когда слышал

И, самое главное, никто ведь не верил в его серьезность и решительность, когда видел такого красавчика перед собой. Зачем такому какие-то еще дела? И трудно было убедить людей в своей состоятельности. Увы, по одежке встречают.

Есть, правда, два жизненных обстоятельства, которые объясняют его стремительный подъем к сливкам российского общества. А Императорский Морской кадетский корпус – это именно сливки. Дети лучших фамилий России. Во-первых, он уже три года – круглый сирота. А до этого, рос без отца и, разумеется очень из-за этого страдал. Во-вторых, был он длительное время неясного роду-племени и потому имел совершенно туманные жизненные перспективы.