Когда отзвучал последний аккорд, я поняла, что онемели пальцы – так крепко я сжимала Гелланову ладонь. Попыталась осторожно отклеиться, но он только накрыл руку и погладил успокаивающе.

Он понимал. Он чувствовал меня, как никто другой, и почему-то не было стыдно показывать себя слабой и уязвимой, беззащитной и эмоциональной. Хотелось выреветься у него на плече и успокоиться хоть на время.

Здесь, в другом мире, на многое открылись глаза. Я училась прислушиваться, ловить знаки. Не обязательно уметь в чужих мыслях копаться. Иногда нужно лишь быть внимательнее, чтобы понять. А ещё вот эти всплески эмоций как будто открывали что-то, до чего я ещё не доросла, но уже пыталась тянуться. Двери и окна приоткрыты – нужно только не лениться, заглядывать, чтобы поймать нечто новое, неведомое ранее.

Нотта не походила на тех, что пели до неё на сцене. Она не красовалась, не пыталась выпятиться или модулировать голосом, чтобы привлекать внимание и выжимать восторги – ей не нужно было завлекать. Ей достаточно было тронуть пальцами инструмент или открыть рот.

Не хотелось отрывать от неё глаз. Слушать и смотреть, как плавно двигаются руки, как, переливаясь, колышутся серебристые волосы, как прожигают тёмные глаза. Её образ и пение сливались – ничего лишнего. Теперь я понимала, почему сходила с ума толпа и с нетерпением ждала её появления.

Нас с Гелланом прибили очень близко к сцене. Не в первые ряды – нет, туда не протиснуться, но для тех, кто не собирался стоять в окружении народа, живые объятья оказались слишком плотными.

Я не беспокоилась. Может, потому что Геллан стоял рядом и оберегал. Он всегда осторожнее меня. Наверное, он не умел до конца расслабляться и музыку слушал по-своему. Я растворилась и потерялась, а он успевал ловить и другие сигналы.

Он сжал мою ладонь до боли. На миг. Но это вырвало меня из эйфории и заставило тревожно глянуть ему в лицо. Бледный, с испариной на висках. Непривычный с мороком на лице и коричнево-рыжеватыми волосами.

Я видела, как дрогнул его рот, поймала короткую команду: «Жди!», моргнула, а через секунду поняла, что стою в толпе одна-одинёшенька и наблюдаю, как Геллан, нарушая плотную толчею, гибкими движениями рванул к сцене. По чужим плечам и головам, едва касаясь их руками и ногами. Дикий акробатизм стакера.

Я прикрыла глаза и почувствовала, что боюсь. Боюсь толпы, боюсь людей. Не потому, что меня задушат или раздавят – нет. Я тихо сходила с ума за Геллана. На миг мой больной на фантазии мозг представил, как сейчас его порвут на части, не дадут добраться, скинут вниз и затопчут ногами.

Зажала в замок пальцы до хруста. Стиснула зубы. Приподняла ресницы. Следила, как он движется вперёд. Наверное, это было очень-очень быстро, но в тот момент для меня время замедлило бег, а воздух превратился в вязкий кисель.

– А-а-а-а-а! – заорала, срывая связки, и рванула за ним вслед, протискиваясь сквозь тела, получая тычки, ловя недовольные выкрики и возгласы. Но мне было по барабану: Геллан взвился вверх и оказался на сцене, чтобы заслонить собою сребловолосую деву.

В плече у него торчала рукоять кинжала, а по плащу расплывалось тёмное пятно.

Геллан

Ему не нравилось, что они попали в капкан человеческих тел, но, глядя на восторг Дары, решил потерпеть. Пусть. Приятно смотреть на её лицо, словно омытое светом, на улыбку, что сияет ярче зимних костров.

А ещё её ладошка в руке. Она сжала пальцы так, что, наверное, оставила следы. Пусть. Это приятно. Открытая – так легко читать её. Дара и без того редко замыкалась, но в такие мгновения он отчётливее чувствовал биение её сердца и движения души.

Наверное, нужно слушать музыку, чтобы быть ближе, но ему не удавалось расслабиться рядом с Дарой. Не хотелось отрешаться, терять нити, что связывали их. Хотя, кого он пытался обмануть? Прочные нити больше похожи на канаты – не разорвёшь, не упустишь. Но он и не хотел выпутываться из клубка чувств, что связывали его с Небесной.

Может, потому, что следил за ней, разглядывал, откровенно и открыто любовался, пока она тонула в музыке и голосе Нотты, Геллан смог уловить тревожный укол. Почувствовал, как волоски приподнимаются от напряжения, а мурашки нехорошей волной прокатываются по телу.

Он колебался недолго. Не хотелось бросать Дару, но сейчас не видел другого выхода. Сильно сжал её руку, чтобы привлечь внимание.

– Жди! – приказал кратко, понимая, что не может быть одновременно в двух местах, и надеялся только на то, что Дара не будет глупить, не растеряется. Она же боец, и не раз доказывала, что куда сильнее, чем кажется.

Он мчался вперёд, управляя телом, как колесом: отталкивался от плеч и голов – коротко, почти незримыми касаниями. Спешил и не обращал внимания на недовольных. Они для него сейчас не существовали.