Шрифт:
С этими словами он рухнул на земь как подкошенный. Мила ойкнула, испуганно метнулась Офа.
– Не бойтесь, – успокоил Айболит. – Теперь он просто спит. Проспится, тогда и другой разговор будет. А пока…
Ловкие лапки кровочмака деловито обшарили объёмный плащ Барка и достали несколько бутылок. Затем ещё несколько он выволок из фургона.
– Когда проснётся, будет весело.
Что тут скажешь? Кажется, мы приобрели очередную головную боль. Но знаете? Когда и так есть кому мозг выносить, одним человеком больше, одним меньше – нет никакой разницы. Вот так-то.
Глава 25. Когда приходит завтра
Айбин
Он ждал пробуждения старого друга с вожделением, как порцию свежей горячей крови. Теперь, когда жажда отошла на дальний план, развлечения подобного рода могли дать силу куда большую, чем красная жидкость.
Но его бодрил не возможный приток энергии, а развлечение. Айбин раздувал ноздри, прятал глаза под тяжёлыми веками и крепко сжимал губы, чтобы не выдать себя коварной улыбкой. Вряд ли кто догадывался, какое изысканное блюдо ждёт тех, чьи пути пересекались с философствующим Барком.
Лошади тянули повозки медленно. Холодный воздух колыхался, как завеса, народ поутих и присмирел: усталость обволакивала путников, только любознательный Гай был неутомим. Его звонкий голос и смех будили полусонное пространство и заставляли людей и нелюдей прислушиваться к вороху вопросов, что изрекало дитя без устали.
Гай преображался на глазах.
– За эти дни он словно подрос и позврослел, – доверчиво делилась наблюдениями Нотта. – Я привыкла, что он не меняется, как застывшая капля смолы.
– Не было толчка. Поэтому почти не развивался. Сейчас он получает много больше, чем когда ты поила его кровью. К тому же, у него много впечатлений от новых людей. Он от каждого тянет то, что ему нужно. Кровочмаки растут скачками. Не удивляйся. За год малыш может дотянуть до облика и развития пяти-семилетнего человеческого ребёнка.
Нотта не удивлялась. Смотрела на Айбина с испугом и благоговейным ужасом. В хорошем смысле слова: пока что не могла представить столь быстрый рост Гая, которого считала своим сыном.
– Если такое случится, все поймут, что он… необычный, – певица никак не могла произнести открыто, что мальчик – кровочмак.
– Кто все? – Айбин кривил губы и сверкал глазами. – Не думай, что будет потом. Живи тем, что есть сейчас. И прекрати бегать за ним, как полоумная квока. Не бойся. Мы больше мертвы, чем живы. Ему нужно учиться падать, чувствовать боль, чтобы знать собственные реакции и легко адаптироваться к регенерации. Это у человеческих детёнышей коленки заживают долго. У кровочмаков – почти мгновенно. Даже если он упадёт и свернёт шею, ничего непоправимого не случится.
Он наслаждался, глядя на трясущиеся губы Нотты. Она никак не могла переломить сознание и с упрямством осло продолжала сдувать пылинки с Гая.
– Зачем ты над ней издеваешься? – поинтересовалась Дара, не пряча осуждения. Сопела сердито и метала молнии глазами. – Он для неё – сын, и каждая мать будет тревожиться о собственном ребёнке. Не сможет она привыкнуть к его особенностям, понимаешь? Смотреть равнодушно, как он падает или ранится, не сможет!
– Ну и зря, – ворчал Айбин, чувствуя что-то отдалённо похожее на угрызения совести, которой, как он считал, лишён напрочь. – Я подготавливаю её, чтобы не выла, вдруг что случится.
– Она всё равно будет выть, хоть ты тут костьми ляг. По-моему, тебе доставляет удовольствие ловить её страхи.
Девчонка хорошо била в точку. Даром что никогда лук в руках не держала. Впрочем, этот пробел удачно исправляли Ферайя и Сандр: учили Небесную обращаться с оружием. Какие взгляды кидал на это безобразие Геллан, лучше никому не видеть. Но стакер молчал, а кровочмак снимал сливки с копошащихся в пространстве эмоций. О, это экстаз, пиршество для иссохшего и позабывшего многое тщедушного тела!
Солнце клонилось к тверди, когда очухался Барк. Он вылез из фургона, предоставленного временно в его единоличное пользование, помятый, сонный и злой. Его трясло. Тело ходуном ходило, а горе-философ поджимал разбитые губы, чтобы те не плясали с телом в такт.
– Шаракан, дайте драну, – прохрипел он, не пытаясь даже встать на ноги. Айбин подозревал, что подобное ему пока что не под силу: Барка не просто подтряхивало. У него раскалывалась голова, и болело всё. Колошматили философа от души, живого места не оставили.