Бессонко кивнул. Грустно ему было: ведь только что рассеялся в воздухе выметанный им образ себя самого, повзрослевшего, всего в железе, верхом на Савраске и с грозным взором из-под забрала. Заставил себя спросить:

– А есть ли у тебя чем немецкий шлем заменить?

– Сейчас поищем…

Кузнец присел на корточки и принялся ковыряться в куче ржавого железа. Тут уже и Домовой дедушка не выдержал и просунул круглую усатую головку между онучей подростка. Наконец Гатила со звоном извлек на свет Божий железную шапку, показавшуюся Бессону в сравнении даже и с исковерканным рыцарским шлемом довольно убогой. Кроме того, он сразу приметил, что и этот шлем пострадал в бою: наушник имелся только один, а проволочная сеть, защищающая сзади шею, порвана и измята.

– Ну, да, да… – прищелкнул языком кузнец. – Сия ерихонка тоже починки требует. Ничего страшного: левый наушник выкую заново и приварю, а бармицу переберу и скреплю: есть у меня подходящая проволока. Ржавчину отчищу, сие само собою.

– Выходит, дядя Гатило, эта, что из проволоки, бармица, слабенькой оказалась?

– А чего ж ты хотел, парень, от переплетенной проволоки? От легкого посеку она тебя защитит, а тут, видать, супротивник от души приложился тяжелым палашом. А ты шею не подставляй! В бою во все стороны зыркать надобно!

– Ясно, – протянул Бессонко, взглянул на кузнеца и тут же понял, что тот начнет сейчас вилять и хитрить. – Давай теперь договариваться, дядя Гатило.

– А чего там договариваться, парень? – весело ответил кузнец. – Я тебе – ерихонку, уже починенную, само собою, ты мне – своего железного калеку и гривенник… нет, два гривенника сверху. Я, знаешь ли, охотнее беру московскими деньгами.

– Не обижай, Гатило, сироту! – встрял тут Спирька. – Ишь, цену какую запузырил за свое ржавье…

А тут еще кот принялся тереться об ноги Бессонка, мурлыкать, и тот расслышал, что Дедушка просит починить рыцарский шлем для него, а ерихонку для себя, и еще советует не скупиться, ведь на войне денег не в пр-р-рим-м-мер-р больше добудем-м-м, м-м-у-рр…

– Да уберите отсюда эту свою нечисть! – вспылил вдруг кузнец. – У нас тут и своей хватает, а сей твой котяра еще цену мне сбивает.

Кот фыркнул возмущенно и укрылся за Бессонкой, а тот хотел было пояснить, что это всего лишь Домашний дедушка и что он невредный, и уж во всяком случае цену не сбивает… Сумел промолчать, а потом сказал:

– Давай лучше так, дядя Гатило. Чинишь мне оба шлема. А тогда какая будет твоя цена?

– Полтина тогда за все.

Тут Спирька принялся упорно и столь страстно торговаться, словно его кровными придется расплачиваться, а Бессонко наклонился и принялся гладить по головке кота: за свои воинские подвиги да за свои бездомные невзгоды не заслужил разве славный старичок немецкого железного горшка на голову?

– Ладно, сорок копеек, – заявил наконец кузнец. – Больше не уступлю. Приедете через неделю. Только добавочное имею условие: привезите мне чернеца, что у вас живет. У меня на него большая надежда.

– Да уехал отец Евстратий, давно уже укатил вместе с подорожными купцами. Мы ему ноги подлечили, он и уехал. А тебе чего от него надобно, Гатило?

– Жаль… Придется с батькой Федотом договариваться, с приятелем твоей хозяйки. Авось хоть он побрызжет двор святою водой, отчитает да нечистую силу прогонит. А то уже спасу нет.

– Нечистая сила? – испугался Спирька. – У отца Евстратия святой воды так уж точно не было с собою, ограбили злодеи страдальца подчистую… А какая явилась на тебя напасть, Гатило?

– Да зачем без толку языком-то молоть, коль ушел от вас чернец? Упырь завелся у меня на хуторе, упырь. Сначала из домашних моих кровь высасывал, так я его шуганул серебряной пулей. Он тогда за скотину принялся. Неужто ты не заметил, Спирька, что мои псы не лают?

– И то… – ахнул плюгавец и даже присел от испуга.

Даже Бессонко, неприятно удивленный, отвлекся от созерцания предназначенной ему ерихонки, а кот снова укрылся за его ногами.

– Сей упырь хитрый, увертливый, не деревенщина какая-нибудь, – мрачно прогудел кузнец. И вдруг нехорошо ухмыльнулся. – Очень я надеюсь, что теперь к вам уйдет. Ваш ведь человек, не иначе. Смекаю, что из тех польских воинских людей, которых твои, парень, папаша и дед ухайдокали.

– Да ну тебя, затейник! – и Спирька перекрестился. – Те убивцы рядышком на дубе как висели, так и висят. Скажешь тоже…

– А вы их, мертвецов, хоть позаботились пересчитать? То-то же… Вам что, ребята, дома делать нечего? Встретимся через неделю, я же сказал. И деньги привезите точным счетом, чтобы не позориться передо мною и за недостачей к вашей Анфиске не возвращаться.

Попрощались, стукнул засов, глухо застучали копыта. Бессонко принялся обдумывать способы, коими можно вычислить, не ожил ли один из супостатов-мертвецов. И старался не подать виду, что заметил, как из лесу за ним наблюдают немигающие желтые глаза. Вначале он попытался было поймать взгляд волка, чтобы затем встретиться с ним и выяснить, с чего бы это хвостатый увязался за телегой. Ведь поздняя весна сейчас, о волчьей бескормице и речи быть не может. Или старый уже стал, зверье ловить не способен, а бывшей стаи своей сторонится – как бы не разорвали?