— Господа, давайте держать себя в руках, — попыталась урезонить их Елизавета Карловна.

— Что вы говорили, Викентий Павлович? — спросил я куратора.

Тот закусил губу, будто сожалея о своей несдержанности, однако тут же сел на место. Он посмотрел на завуча и получив в знак согласия кивок, продолжил.

— Когда тебя притащил банник, то ты был без сознания. Мы называем это магической комой. Доведения тела до истощения, до критической точки. Если маги выживают после этого, то становятся… пустышками.

— Вроде Застрельщика? — спросил я.

— Вроде него, — согласился Козлович. — Но спустя несколько дней ты стал восстанавливаться. Сила заполняла тебя быстро, даже слишком. И могу предположить, что превысила прошлые пределы. Если провести инициацию через мощный кристалл, думаю выяснится, что ты явно взял двенадцатый ранг. А с таким у нас выпускают лишь после третьего курса. Да, немного силы в тебя вложил банник, но совсем чуть-чуть. Чтобы ты выжил. Влияние его энергии было незначительным. Поэтому я в некоторой растерянности.

— Иными словами, Викентий Павлович хочет сказать, — подхватил Якут. — Что ты должен был умереть. А стал еще сильнее.

— Я ничего такого не делал!

— Как и всегда, — не поддался на мое признание наставник. — Только с твоего последнего посещения Иномирья еще двое теневиков проснулось.

— Господа, давайте не будем давить на Кузнецова, — вступилась за меня Елизавета Карловна. — Ему надо пройти обследование. И если все хорошо, то…

— Все с ним хорошо, — ответил Якут. Он поднялся на ноги и, проходя мимо, осторожно коснулся меня и тут же отдернул руку.

— Хорошо, тогда я сейчас позову Светлану Борисовну, — сказал Козлович. — Если она сочтет нужным, мы отпустим тебя. Ты же не хочешь пропустить…

— Белый бал, — кивнул я, — он же уже скоро.

— Последний автобус, — поправил куратор, — ты спал почти восемь дней.

После короткой экзекуции у медсестры, меня, слегка ошарашенного от свалившейся информации, выпустили наружу. Это ж надо — спать семь дней. Или восемь? Что имел в виду куратор, говоря «почти». Нет, я слышал, что человек без еды и пищи может довольно долго. Судя по отсутствию всяких трубок и прочих приблуд, меня искусственно не кормили. Вот и желудок пытался всеми правдами и неправдами подтвердить эту версию. Вот гад! Как только я проснулся, он вел себя нормально. А стоило услышать про временной отрезок без еды, как тут же оживился. Пришлось топать в столовую и надеяться, что домовые сжалятся надо мной.

Снаружи действительно произошли некоторые изменения. За время моего «отдыха» навалило прилично снега. Плотную белую пелену, укрывшую школу, разрезали лишь ровные линии тропинок. Тихо, безлюдно, спокойно. На мгновение реальность этого мира померкла. Навалилась тьма, исчезли здания Терново, окаменели от нестерпимого холода деревья в мертвом лесу. И издалека донесся едва уловимый вой. Призыв, услышав который хотелось броситься вперед, не разбирая дороги. Сердце заколотилось часто-часто, мышцы напряглись, а сам я ощерился, готовый зарычать.

— Макс! — донесся тихий, знакомый голос.

И тут же все померкло. Безграничная ночь Иномирья, нескончаемая пурга, унылая снежная пустыня. Я с изумлением смотрел на словно выросшие из-под земли Башни и не вполне понимал, что сейчас произошло.

— Макс! — Рамиль усилил призыв толчком в плечо. — Ты чего?

— Ничего. Просто задумался.

— Неплохо, значит, тебя на испытании приложило. Потапыч рассказывал.

— Рамик, а можно обо всем чуть попозже? Я есть хочу жутко. Нет, даже не так. Я жрать хочу!

Спустя несколько минут мы сидели в пустой столовой. Возможно, на мой счет были какие-то дополнительные распоряжения, потому что домовые без лишних разговоров выставили на стол полную тарелку борща с расплывающейся в стороны сметаной, пюре с двумя горячими рыбными котлетами, витаминный салат, хлеб с маслом и сладкий чай. Я чуть сознание не потерял, когда мне стали выносить еду.

— Вика сначала думала, ты ее специально продинамил. Злилась. Но на Белый бал одна пошла, — с некоторым ужасом смотрел Рамиль, как быстро борщ меняет место своей дислокации. — Терлецкая твоя с Куракиным была. Хотя довольной и не выглядела.

— Нмая, — возмущенно промычал я.

— Чего?

— Не моя.

— Да сколько угодно, — отмахнулся Рамиль. — А Зыбунина вообще не пришла. Странная она. Я ее в последнее время почти не вижу. Хотя она на каникулы здесь осталась. Из комнаты не выходит.

Я пожал плечами, одновременно не зная, что сказать по поводу Кати и слишком заинтересованный картофельным пюре, чтобы отвечать нечто вразумительное.

— Да, самое главное, Байков испытание прошел.

— Штанегобло?

— Да нет, не Штанегобло, а Байков. Димон который.