– Люблю.

– Даже после его измены?

– Он мне не изменял.

– А у меня другая информация. И певичка эта, утверждает обратное. Пару раз меня у входа отлавливала, деньги совала, просила провести к нему, говорит: — Только я могу его спасти.

– И почему вы не провели? Вам деньги не нужны?

– Не знаю. Может тебя жалко стало.

– Может работу потерять боялись? — с издевкой спросила Лера, чем больше она слушала Николаева, тем отчетливее убеждалась в ошибочном первоначальном мнении о нем, он совсем не был похож на доброго Айболита. Безусловно, внутренний надлом и агрессия в нем присутствовали, но проявлялось это только теперь, когда он сидел в синем махровом халате, пьяно щурясь и пытаясь рассказать Лере ее жизнь, его глазами.

Он усмехнулся:

– Я бы нашел способ провести ее, ты бы даже не узнала. Но работу я действительно, боюсь потерять, это единственное, что у меня осталось.

Он замолчал. Лера раздумывала, стоит ли бередить старые раны, напоминать своим сочувствием о семье. Семья. Господи! Вот что не давало покоя. В квартире не было ни одной фотографии! Она еще раз оглянулась, в тщетных поисках, и остановила взгляд на шифоньере.

– Там тоже нет, — заметив ее интерес, подсказал Николаев. — Нигде нет, я все убрал, — обхватив голову руками, он тяжело вздохнул. — Мне сорок пять лет. Сорок пять! Я начал ассистировать, будучи студентом и был блестящим врачом. Все абсолютно уверены, что я схожу с ума от тоски, конечно, образцово-показательная семья! И такая трагедия. И никому не надо знать, что три года назад, я узнал, что прожил чужую жизнь. Не свою.

Лера стянула с шеи шарфик и расстегнула пуговицы на плаще. Ей стало душно или дурно, или жалко здоровенного мужика, который изливает перед ней душу. Периодически он замолкал, делал глоток, и она отмечала, что жидкость в бутылке быстро убывает. Алкоголь развязал ему язык, но пьяным он не был, сидел твердо, говорил внятно.

– Зато сейчас своей? В этом свинарнике, — Лера пнула в сторону дивана разношенный тапок.

– Вот, кстати, да. Если бы не переезд, я бы ничего и не узнал. Так бы и оплакивал жену и сына, не догадываясь, что это не мой сын и чужая женщина.

Лера нервно сглотнула, наблюдая, как Николаев поглощает очередную порцию.

– Так бывает. Вещи собирала ее сестра, что она там упаковала, я до сих пор понятия не имею, — он кивнул на клетчатые сумки. — Ссыпала все со шкафов. Вот среди этого хлама мне и попалась фотография, лежала в конвертике, а на ней моя Тоня и парнишка в армейской форме и дата, на обратной стороне, знаменательная дата, потому что через две недели мы с Тоней познакомились, еще через две недели поженились, и всю жизнь отмечали эти два дня. Казалось, что особенного, у всех были увлечения до свадьбы, ты вон, вообще, замужем была. Я не домостроевец, но только сын наш, копия этого парня. Рыжий. Получается, она всю жизнь врала и не доверяла мне, раз не призналась, что ребенок не от меня.

– Это вообще ничего не значит, это ваши домыслы. Вы врач, а не знахарка деревенская.

– Лера, я все проверил.

Он произнес ее имя совсем не так, как она привыкла слышать от мужа. Просто и в то же время глубоко.

– И все равно это не повод распускаться. Посмотрите, во что вы превратили квартиру! — она с горячностью прошла к балкону и открыла дверь. — Это что? — пнув бутылки, в другом углу, она распинала сумки. — Вы врач, с большой буквы, вы молоды, вам нельзя зарывать свой талант! Скольким людям вы могли бы помочь.

Она неосторожно наклонилась за пустой бутылкой у дивана и была схвачена крепкой рукой Николаева за запястье, в его пьяном, развязном взгляде плескалась опасность. Лера дернулась, и он силой усадил ее рядом с собой.

– Да, я еще многое могу, потому что начинал работать, когда не было такой диагностики как сейчас. Открываешь черепок и на ощупь двигаешься, какие-то нюансы, можно только предугадать, чувствительность должна быть невероятной. Поэтому и не оперировал некоторое время, онемели пальцы, на почве стресса. От вас, от баб, всегда один вред. Хочешь, чтобы я сделал твоему мужу операцию?

Она попыталась встать, но он удержал и подняв ее лицо, заставил смотреть ему в глаза. Похоть в его взгляде сковала сердце. Стало страшно.

– Отвечай.

– Да, — выдавила она.

–  А что нужно мужчине, у которого все есть, но вот этими пальцами, он три года не ощупывал женскую грудь?

Без предисловий, он опрокинул Леру на спину, прижал ее ноги своей ногой, одним движением, закинул руки наверх и сжал запястья. Окинув жадным, горящим взглядом, расстегнул блузку и прерывисто дыша, зашарил рукой в вырезе.

– Вы всем женам своих пациентов это предлагаете? — спросила, стиснув зубы от унизительной беспомощности, подавляя парализующий стыд и страх.

Он пьяно усмехнулся:

– Только тебе. Если бы не моя Тонька — потаскушка, мы с тобой могли бы встретиться, ты училась в медицинском, я преподавал. И не вздумай кричать! — приглушенно прошипел он. — Не забывай, ты сама пришла в гости к одинокому мужчине.

Лера напряглась и замерла, о том, чтобы освободиться не могло быть и речи:

– Я люблю мужа, — сдавленно прошептала, в ней еще теплилась наивная уверенность, что после этих слов, он не посмеет ничего с ней сделать.