Старенькие жалюзи на приоткрытом окне услужливо выстукивают на сквозняке именно ту мелодию, что вертится у меня в голове. И вот эта банка с молоком и булка круглого невесомого пахнущего розмарином и оливковым маслом хлеба, я, честное слово, не знаю, как оказывается все это каждый день к обеду на моем столе. Спрашивал у соседей, кто приносит мне молоко и хлеб, пожимают в ответ плечами. Пробовал оставлять на столе деньги, но они оказывались нетронутыми. А началось все с того, что однажды, намаявшись ходьбой и напившись водой из бьющего из земли родника, почувствовал зверский голод, и явственно представилась мне банка с парным молоком и разрезанная пополам краюха хлеба. Каково же было мое изумление, когда войдя в дом, увидел все в точности на своем столе. С тех пор каждый день ждет меня по возвращении этот неизвестно кем приносимый обед.

А, пообедав и совершив очередную вылазку, просто лежу и разглядываю обстановку комнаты. Пожелтевший календарь на стене, оставленный кем-то до меня, с иллюстрацией сцены из Святого Писания, где седовласый отец в красном хитоне и синей накидкой поверх него с красивыми складками, подчеркивающими игру света и тени, встречает на пороге своего жилища изможденного с гримасой страдания на нечеловеческом зеленоватого цвета, будто лицо утопленника, блудного сына своего. Ниже на другой стене взятая почему-то под стекло картина, на которой тонкая девушка в полосатом купальнике с черными как смоль волосами и плоским японским зонтиком почти бесплотная на выцветшей бумаге идет по пляжу и улыбается кому-то такими белыми зубами, что даже пожелтевшей от времени и солнца бумаге не одолеть эту белозубость. И в чем-то сходятся эти два изображения, не могу, правда, понять в чем. Битый час смотрю на них. Если только общим пожелтением бумаги. А, ну да, здесь же имеют свойство сходиться самые разные вещи. А насмотревшись, заваливаюсь спать. И тогда мне снятся сны. Много снов, какие-то из них я запоминаю, но пересказывать здесь не буду, их хватит на отдельную книгу. В тот день все было точно также. Посреди ночи как будто что-то толкнуло меня в бок, я мгновенно проснулся и привстал в кровати. Передо мной в самом центре залитой луной комнаты сидел в кресле человек. Это был тщедушный старичок в запыленных ботинках и достаточно неряшливо сидевшем на нем сером костюме. Единственное, что оживляло его скучный гардероб это палка с массивным набалдашником, которую он цепко сжимал высохшими желтыми пальцами, и перстень на одном из пальцев, тускло посверкивавший камнем цвета перезрелой вишни. Он сидел с видом скучающего бухгалтера, которому чрезвычайно надоело выполнять эту рутинную работу и которого тошнит от вида цифр. По бокам от него стояли две тени. Лиц их я разглядеть не мог, видимо они были обучены ко всем прочим своим умениям выглядеть тенями при любой степени освещенности.

– Кто вы, – машинально, севшим со сна голосом, но потом чертова привычка быть оригинальным при любых обстоятельствах, сидевшая во мне на уровне каких-то хромосом, заставила добавить, – могли бы переобуться.

Он даже улыбнулся в ответ, несколько натянуто, правда:

– Похвально, господин Леваневский, похвально, но давайте перейдем к делу. Наш визит носит скорее ознакомительный и я бы даже сказал демонстрационный характер, поэтому ограничимся минимумом слов, все что я хочу сказать вам, это, что с этого момента вы будете работать на нас, – он поскрипел желтой пергаментной рукой по набалдашнику трости, – и обеспечивать исход схваток, тот который будет нужен нам. Причем не просто обеспечивать, но делать это мастерски, так как вы умеете, – сделав небольшую паузу, – в противном случае ваши услуги нам не понадобятся. Выполнять поручения так, чтобы это выглядело максимально достоверно это уже ваша забота. Но я думаю она вам по плечу, уровень вашего мастерства не вызывает сомнений.

– Значит Морган и Балтазар отказались?

– Не совсем так, им я таких предложений не делал. Мы просто немного окультурили плантацию, заросшую в последнее время сорняками. Слишком большое количество участников придают всей ситуации некую долю излишней непредсказуемости.

– Балтазар и Морган уж точно не были сорняками.

– Разница между культурными растениями и сорняками содержится только в плане садовника. Итак, первым на очереди будет Магриб. У вас с ним скоро схватка. Магриб не слишком сильный боец, во всяком случае, для вас, поэтому все решат, что проиграл ваш двойник, а не вы.

– Тогда почему именно я. С таким же успехом могу выставить на эту схватку своего двойника и он без труда проиграет.

– Ну вы же неглупый человек, Леваневский, и понимаете, что искусство правильно проигрывать ничуть не уступает искусству выигрывать. Если вы просто бесславно сдадите несколько схваток к ряду, вас просто спишут со счетов, и зачем, позвольте спросить, нам такой капитал? Нет, ваши проигрыши будут точечны и филигранны. В строгом соответствии с вашим мастерством, и тогда, когда это будет действительно необходимо. Во все остальное время вы будете предоставлены сами себе. Полная свобода. И да, не переживайте за то время, пока мы с вами сотрудничаем, никто из ваших близких не пострадает, исключаются даже случайные обстоятельства негативного свойства.

– А можно вопрос? Скажите, зачем тогда городить весь этот огород с убийствами и подкупами, шантажом, устройством всяких катастроф, внедрением троянских коней? Не проще ли взять и подделать итоги голосования? Неужели это было бы не легче с вашими возможностями?

Он покивал головой, и отблески от ночника заплясали на его обтянутом желтой кожей черепе:

– Легче, в тысячу раз легче. Но в политике выбирают не те способы, что легче, а те, что вызывают меньше сомнений в своей достоверности. Это ведь очевидно, и вы с вашими талантами могли догадаться и сами.

– Просто хотел услышать от вас подтверждение.

– Небольшое усложнение дает несравненно больше преференций. К тому же есть правила, в конце концов.

– Которые вы сами же и устанавливаете.

Его посетило странное оживление. Видимо и ему не чуждо ничто человеческое. И, наверное, когда специально обученная женщина массирует ему кожу лица, а заодно и кожу гладкой лоснящейся головы, он, может быть, даже отпускает шутки по поводу повторного отрастания волос.

– Инструкции будете получать через нашего человека.

– Бруно?

– Ну, вот видите, мы в вас не ошиблись.

Перед тем как встать с кресла, он пристукнул палкой по полу, как бы давая сигнал окончанию нашей беседы, затем неожиданно легко встал и далее уже, не глядя на меня, точь в точь как футбольный судья во всем категорическом несоответствии видавшей виды лысой головы и гибкого пружинистого тела, проследовал к выходу, причем перед ним шла одна из присутствующих здесь теней, а вторая вслед завершала процессию. Они прошли гуськом, и там у двери, смешно толпясь и даже буднично и совсем не по-гангстерски наступая друг другу на пятки, через низкую дверь стали входить наружу. Скрипучий порог отзывался каждый раз на очередного выходящего, как бы ведя им отсчет. После того, как тот, кто выходил последним, скрипнув порогом, аккуратно прикрыл за собой дверь, с подоконника как по сигналу упал небольшой каменный кругляш с дыркой посередине. Несколько таких кругляшей достаточно увесистых разного размера лежали горкой на подоконнике, оставленные кем-то, кто жил здесь до меня. По виду похожи они были на колеса от детского автомобиля. Назначение их было мне неизвестно, я почему-то сразу назвал их жерновками и, иногда задумавшись, сидя, крутил их в руке. Компанию им на этом же самом подоконнике составлял некий сосуд размером с небольшой цветочный горшок, но с двумя причудливо изогнутыми ручками по краям, по виду скорей всего медный, потемневший и покрытый зеленоватой патиной, с выпуклыми проходящим по кругу непонятными символами, которые я несколько раз брался рассмотреть, но по причине сильной их затертости, сделать мне этого не удалось. Сосуд тот остался стоять недвижим как твердь, а вот один из жерновков, видимо от сотрясения, вызванного закрытием двери, упал, и гулко прокатившись по деревянному полу через всю комнату, на излете, растеряв равновесие, растратив прежний задор, покружась на одном месте, как бы создавая собой живую иллюстрацию того, когда падать не хочется, а катиться дальше уже нет сил, и сделав напоследок несколько дребезжащих па, успокоился наконец на пороге. Я на удивление быстро вновь уснул, а утром не сразу вспомнил ночное происшествие, а когда вспомнил, уже не рискнул бы побиться об заклад, что все это мне не приснилось. Но, однако, вскоре воспоминание мое стало получать многочисленные подтверждения реальности случившегося этой ночью, в ряду которых значился и жерновок, лежащий на пороге, причем, когда я склонился, чтобы подобрать его, обнаружил, что он треснул ровно посредине. Одна половина оказалась у меня в руках, вторая осталась лежать на полу. А еще кресло, стоящее в центре комнаты, в списках моей мебели оно не значилось, и меня успела посетить шальная мысль – неужели мои ночные гости пожаловали ко мне со своим креслом. От этих размышлений меня отвлек стук в дверь. Сразу после этого она приоткрылась ровно настолько, чтобы через нее могла протиснуться рука, держащая довольно увесистую оплетенную бутыль. Рука эта, совершив движение по кругу, поставила бутыль на безопасном расстоянии от двери, чтобы не дай Бог случайным открытием она не была задета, и уже было собралась так же, как и появилась, только по обратной траектории, исчезнуть. «Спасибо, Стефан, – громко проговорил я, с трудом переключая мысли свои и внимание на то, что столь бесцеремонно отвлекло меня, – да и скажи, сколько я тебе должен, дружище». Рука замерла на полпути и, подумав немного, со скрипом приоткрыла дверь на дополнительных пятнадцать сантиметров так, что мне стал виден сам обладатель этой крепкой руки. Как и все, вернее большинство мужчин этой деревни, он носил на голове в любое время года кожаную с опущенными ушами шапку пергаментного цвета. Шапка эта чем-то напоминала шлем танкиста, но была так плотно посажена на череп и так облегала, лоснясь потертостями на всех повторенных ею неровностях, что иногда сзади напоминала яйцо, подобное тому какие в большом количестве несут местные рябые наседки. А иногда казалось, что это просто лысина торчит над сутулой спиной. Я совсем забыл, что буквально вчера, проходя мимо двора Стефана и видя его за работой, стоящим на стремянке и обирающим виноград, шутя заметил, какое же хорошее вино должно получиться из этих гроздьев. – Хотите попробовать вина, месье?