– А почему именно копать, по-другому разве нельзя?

– Наверное, потому, что мне жутко не нравится копать. Хотя последнее время, знаешь, стал как-то привыкать и уже такого, как раньше, внутреннего протеста не возникает. Наверное, пора менять способ понуждения, надо подумать на что именно. А прелести да, поубавится, но прибавится свободы от желания непременно выиграть. От жажды выигрыша, и я не считаю что это неравнозначный обмен.

– А вдруг врачи не правы? Разве всегда правы они?

– Да нет, конечно, не всегда. Почему обязательно претерпевать, страдать преодолевать сопротивление, да? Все ведь замечательно – ветер колышет цветы. День сменяется ночью, год идет за годом. Не успеешь глазом моргнуть и жизнь пролетит, ну и пусть… Все, как и должно быть. Так ведь?

Бруно хотел что-то сказать, открыл уже было рот, но передумал, сделал уклончивый жест головой.

– Далеко-далеко, за морями за долами, за тридевять земель отсюда лежит прекрасная страна, там нет ни боли, ни страданий, главная задача населяющих ее людей состоит именно в этом – чтобы полностью исчезло с лица земли и горе и страдание. Люди там практически не болеют, уровень медицины таков, что все болезни диагностируются заранее и те, которые все же приключаются с человеком, очень эффективно лечатся. Каждый занят любимым делом, ну или хотя бы тем, что ему нравится и получает за это хорошую плату. В семьях там живут долго и счастливо, и если вдруг один из супругов захочет изменить другому, то говорит об этом прямо и открыто, другой же супруг относится к этому с пониманием потому, что свобода – главная ценность в этой стране. С преступностью там покончено практически полностью так, как полный контроль, осуществляемый властями этого города, делает невозможным совершение преступлений. Любой преступник бывает задержан на месте преступления, неважно, где он его совершает – в доме за четырьмя стенами или в чистом поле, спустя пять минут после его совершения и наказание бывает неотвратимо. И, несмотря на то что тюрьмы там также образцовы, как и все остальное в этой стране, они по большей части пустуют. Старость же свою люди проводят в замечательных домах престарелых, окруженные вниманием и заботой. И в этой прекрасной стране время от времени случаются вдруг жуткие происшествия, вскрываются ужасные факты извращений и насилий. Как гнойники, бурлящие внутри, вдруг прорываются наружу. Идеальное существование без боли и страданий, своеобразная глазурь создает герметичность, так необходимую для размножения под этой оболочкой разных болезнетворных бактерий. Рана каждый раз вскрывается и тщательно вычищается, но в другом месте зреет очередной гнойник. Власти, конечно же, вынуждены скрывать эти факты, но они все равно просачиваются слухами и безмерно ужасают жителей этого города. Они не могут понять, почему так происходит, ведь они так много усилий потратили на то, чтобы создать идеальные условия и исключить всякое страдание, но изменяя условия вокруг себя, сами остаются прежними. В городе том проживают не ангелы, а люди, обычные люди, такие же как и везде. Сон разума рождает чудовищ, так назвал Гойя свою картину, у меня в кабинете есть небольшая репродукция, можешь посмотреть. А сон души рождает невообразимых монстров. Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь. Она не может позволить себе быть праздной, успокоиться и почивать на лаврах. Что является для души трудом? Что такое труд души? Преодоление собственной комфортной жизни и перенесение в себя всего того, что чувствует другая душа. Сопереживание другому страдающему существу. Жертвовать себя другим. В математике и философии все условия делятся на необходимые и достаточные. Бодрствование ее в виде понуждения и страдания, сопереживания это необходимое, но не достаточное условие нерождения ею монстров. Иначе в местах повышенного страдания, тех же тюрьмах, скапливалось бы большое число праведников. Не достаточное, но необходимое. Если бы это было неважно, не было бы нам дано регулятора этого понуждения в виде совести. И если бы можно было обойтись без страданий, то Господь, наверное бы, устроил наш мир по-другому. Но он таков, как есть, и главное его особенностью является данная человеку свободная воля. Не та свобода, которой так дорожат и гордятся жители этого городка. Нет, свобода выбрать для своей души труд или жить, не расходуя ее силы, холя и лелея, но пребывая при этом в готовности принять уготованную тебе чашу лишения, страданий и горя, но уже оттуда, свыше.

Как ни старался избежать пафоса, чувствовал, что не вполне удалось. Давал же себе установку сторониться пространных спитчей и вот, опять… Поморщился, но поймав на себе взгляд Бруно, приставил в к щеке указательный палец – что-то зуб разболелся. Кстати, точно также у меня прихватывает зубы от пафоса в чужих речах. С той лишь разницей, что тогда это чувство возникает сразу без отсрочки по времени.

Лицо Бруно приняло легкомысленное выражение, везет же мне на подобные оригинальные личности, Писарро сейчас в попытках замаскировать процесс внутренней работы, осмысления чего-то, занялся бы какой либо ерундой, неожиданно осознал важность случайно подвернувшейся под руки безделицы, в крайнем случае, принялся бы есть. Бруно же в такие моменты овладевала некая отстраненность, он будто внутренне сопротивлялся запавшей глубоко, пытающейся овладеть им мыслью. Как люди, не терпящие панибратского отношения к себе, спешат отстраниться от назойливых объятий. И именно в таком состоянии он всегда задает каверзные вопросы. Попробую угадать, что он спросит на этот раз. Скорей всего: «Можно подумать в других местах гнойников меньше. Допустим в какой-то клоаке». Или все-таки какой-то другой. Так и есть.

– Вы говорили, что для того, чтобы жить в согласии с миром, надо вначале научиться противостоять ему. Получается, что потом в дальнейшем фаза противостояния должна смениться фазой согласия. Или нет?

– Да, часто так и происходит.

– Нет, я не про то. Допустим, люди того городка вместо или вместе с изменением условия для существования также совершенствовали бы свои души и опять же допустим преуспели в этом. Тогда бы их город стал по настоящему прекрасным, а не только виделся нам таким.

– Стал бы, наверное, но не таким уж прекрасным, а чуть лучше может быть, чем какой-то другой по соседству.

– Почему?.

– Ну потому, что смрад с души вычистить гораздо сложнее, чем навести порядок в отдельно взятом городе или стране. История знает подобные случаи.

Бруно не успокаивался:

– Это понятно, – произнес он медленно, – И все же, допустим, им удалось сделать это, пусть будет с помощью некоего дополнительного внешнего фактора.

– Внешнего? Ну если внешнего, то да, – я устало вытянул ноги (не тебе же одному притворяться), делая вид, что разговор этот утомил меня и пришла пора его завершать, – вот тебе задание: до завтра изучить как можно более досконально теорию относительности. А завтра потренируемся, проведем небольшую схватку.

Он нехотя стал собирать свои вещи:

– Какое тогда достаточное условие? Вы говорили – необходимое, но не достаточное, а каково достаточное?

– Вот и подумай, это тебе в качестве домашнего задания, – стараясь скрыть довольное выражение лица, я отвернулся и сделал вид, что занят созерцанием неба.

А что, если представить вдруг какое-то обстоятельство, которое вполне вероятно случится в жизни, но не вскользь, а прочувствовано, хорошенько присевши на это, во всех подробностях, со всеми вытекающими, представить так, чтобы поверить на какое-то время и даже помучиться успеть и угрызениями совести и обреченностью и отсутствием выхода и одиночеством, закономерно последовавшим вслед за этим. Так вжиться, что потерять, опять хоть ненадолго, связь с реальностью, а от себя родного оторваться, от своей орбиты, преодолеть притяжение, растеряв изрядное количество этих незаметных, но ужасно крепких нитей-связей. С болью и хрустом, как позвонки при растяжении, ступенчато преодолевая взаимную вдавленность – итог многолетней работы силы тяжести и веса собственного тела. А потом вернуться, рассмотреть в себе произошедшие изменения. Может, конечно, их и не окажется, все зависит от того, насколько скорость наша при этом будет близка к световой. Хотя почему только скорость, как производная пространства и времени, почему каждая из пары составляющей ее при достижении каких-то критических значений не может привести к образованию стойкой и необратимой изолированности меня того, кого я покинул, пустившись в это опасное приключение, от меня, к которому вернулся.

Но более интересно другое – как судьба отреагирует на подобные выверты. Шаг за шагом пройти по этому альтернативному ответвлению, может и абстрактному, хотя с какой стати неродному и первому встречному доверяться так. Нет, здесь уж по наболевшему тогда, наступление чего ждешь с содроганием, сама мысль о чем тебе страшна и неприятна. С тем же чувством, с каким заглядывают в бездну, подавляя головокружение, ты примеряешь на себя эти одежды. В какой-то степени помогает это сделать и опять же утешительна, хоть вскользь и пунктирна, мысль малодушная, что ты это всего лишь представляешь и это не действительность. Но, однако, не будь она столько вскользь и пунктирной, сохранить рассудок было бы задачей не из легких. Пройдя до самой синей дали, докуда еще никогда не доходил, и, вернувшись, кстати, неожиданно легко, не рассчитывая, что обратный путь станет столь разительно легким по сравнению с дорогой туда, и даже подозрения по этому поводу посетили – а не было ли это ходьбой по кругу. И после этого краткого, но вязкого возвращения, полным разочарования или, наоборот, воодушевленным, в зависимости от результатов твоего путешествия, как интересно после всего судьба отреагирует на твою отлучку, вернее попытку отлучки с тропинки, строго закрепленной за тобой? Не изменишься ли ты настолько, что не влезешь в уготованную тебе ячейку? Ведь мысленная концентрация или концентрация внимания на чем-то вносит в эту систему дополнительное отношение, и лишь от характеристик отношения и системы зависит, достигнет или нет изменение системы критического значения – предела нашего восприятия (то ли из Канта, то ли их Ходжи Насреддина). И судьба настолько, наверное, изменится, насколько изменишься ты сам, насколько подвергнется изменению набор твоих индивидуальных признаков. А если я вдруг, к примеру, стану сильнее в результате всех этих хождений и блужданий? Заманчиво. И хороший стимул для тех, кто желает стать сильней, не правда ли? Да, повезло, что в ту пору, когда стать сильнее было одним из главных моих желаний, я не имел привычки скитаться по своим фантазиям.

В углу стекла почему-то образовалось небольшое отверстие с расходящимися в стороны трещинками. Краем глаза я заметил и изменения, произошедшие со мной – на груди ровно напротив той образовавшейся на стекле дырочки у меня заалело пятно, в голове успела промелькнуть мысль о том, что, скорее всего, это вино, но как я умудрился пролить его на себя… Тем временем пятно стало расползаться, захватывать все новые и новые области. И в этот момент пол с потолком пришли в движение и решили поменяться местами. Проснулся я от стрекота печатной машинки. Что за мамонт, откуда она здесь взялась?