Но доктор Рин, ласково приговаривая и тихо насвистывая, невозмутимо обрабатывал порезы на ее ладонях, дуя на раны, когда едкая настойка особенно остро щипалась, а Лия фыркала и морщилась. Смочил полотенце, оттер от грязи ее лицо, по-отечески пригладил растрепавшиеся короткие пряди.

А ведь возиться с больными ему очень нравится. Он и впрямь хороший и добрый, этот доктор Рин. Нужно только постараться забыть, что он дознаватель. Забыть, что в лесу из его ладоней сочился бледный голубоватый свет, которым он прогнал медведя. Забыть… Но как это забыть?

Примерно через полсвечи вошел господин Карпентер с раскрасневшимся лицом, зло сверкая глазами. Хлопнул дверью, подвинул стул, ножки которого противно скрипнули по паркету. Сел задом наперед, расставив ноги и опершись локтями о высокую изогнутую спинку. Уронил подбородок на локти.

— Как госпожа Элоиз? — невозмутимо спросил профессор, еще раз оглядывая Лию и довольно кряхтя.

Мастер сжал ладонями лоб.

— Вы меня совершенно хотите с ума свести, доктор Рин? Лучше не спрашивайте. Матушка сегодня словно пес, взбесившийся и сорвавшийся с цепи. Я пытался ее утихомирить, но без толку. Кир-ша предложил набрать ей ванну с ромашковыми лепестками — успокаивает, знаете ли. Она пригрозила его уволить, несмотря на то, что он — мой слуга. Ирма успела вовремя сбежать. Наш разговор больше напоминал перебранку, я завелся и вышел из себя. Не представляю, чем бы это кончилось, если бы не пришел Сид и не начал рыдать, потому что испугался наших криков. Матушка, сжалившись, отправилась с ним в детскую. В общем, сумасшедший денек.

— М-да… — глубокомысленно хмыкнул доктор Рин. — Может, предложить госпоже Элоиз настойку валерианы с пустырником? Замечательное средство от нервов, рекомендую. Вот и целительница не даст соврать. Правда, госпожа Хил?

Роанне хотелось сейчас одного — затаиться, чтобы ее не трогали. А еще лучше уйти домой. Но рабочий день только перевалил за обеденное время, и после похода по лесу она чувствовала себя разбитой, совершенно не способной сосредоточиться.

— Правда, — тихо подтвердила она. — Только настойку необходимо принимать длительными курсами. Иначе толку не будет.

— Боюсь, матушка ничего принимать не будет, — господин Карпентер взъерошил рассыпавшиеся по плечам волосы. — Ей и так всюду мерещится, будто ее собираются отравить.

— Ужас какой, — притворно всплеснул руками профессор. — Кому может понадобиться травить такую достойную женщину?

— Избавьте меня от вашего сарказма, доктор Рин, — господин Карпентер потянулся, зевнул. — Я слишком устал. Целую ночь не спал, просто с ног валюсь. Давайте сразу к делу. Что за фокусы вы проделывали в лесу? Каким образом свет исходил от ваших ладоней и отпугнул медведя? Вы — маг? Как это возможно? И что с моей сестрой, в конце концов? Вы сказали, она — ведунья. Кто это? И почему это проблема?

Профессор оставил Лию, которая тут же принялась рыхлить землю в многочисленных цветочных горшочках, повернулся к господину Карпентеру и Роанне.

— Слишком много вопросов, мой мальчик. Но раз уж так вышло, постараюсь ответить на все. А вы двигайтесь поближе к огню, Роанна. Могу я называть вас Роанной? — Роанна кивнула, с благодарностью пересаживаясь на низенькую скамеечку напротив камина. — Вы вечно мерзнете, надо одеваться теплее.

Надо. Как только заработает денег у господина Карпентера, так сразу и начнет теплее одеваться.

— Как я уже сказал, я — маг. Способности к магии врожденные, проявиться могут когда угодно и, разумеется, один из родителей или оба должны быть магами. Я не знал своих родителей, меня младенцем подобрал в сточной канаве одинокий пьяница столяр. Он научил меня делать грубые стулья, столы и кровати для бедняков, потому что на хорошую древесину у папаши не было средств, да и столяр он был посредственный.

— Вы умеете работать с деревом? — удивился господин Карпентер. — За все годы нашего знакомства вы ни словом об этом не обмолвились.

— Я много чего не рассказывал, Ачи. Но это вовсе не значит, что я тебе не доверяю. Просто не люблю вспоминать то время. И, в отличие от тебя, я ненавижу обрабатывать древесину. Но куда деваться — я был сыном столяра и просто обязан был стать его подмастерьем. Гораздо больше меня занимали опыты, которые я проводил втайне от папаши. Я выстругивал местным ребятишкам простые свистульки, а они за это рыскали по складам, помойками и болотам, принося мне дохлых кошек, крыс и лягушек. Меня даже прозвали «падальщиком», но я не обижался… Вечерами, когда папаша, усыпленный очередной дозой перцовки, сваливался как подкошенный, я пробирался в сарай, в погребе которого сохранял свои подопытные образцы, брал ножи для работы по дереву — самые острые в доме, и принимался изучать, как причудливо устроены животные организмы.

— Вы с детства мечтали быть доктором, это я понял, — отмахнулся господин Карпентер. — Но как получилось, что вы стали магом?

Профессор сцепил пальцы в замок, поджал губы.

— Это вышло случайно. Тогда мне было лет в пятнадцать, кажется. Дар может проявиться когда угодно. Нередко этому способствуют сильные переживания или хорошая встряска. Так вышло и со мной. Историю эту я не люблю вспоминать еще больше, чем свое детство. Скажу лишь, что оказался во Фрейзерской тюрьме, запертый в одну камеру с ведьмой и ведуном.