Гведолин скосила глаза — ее правая рука оказалась перевязана жгутом, из раны на локтевом сгибе в тазик капала густая темная кровь. На полу валялись окровавленные тряпки, сильно пахло дезинфицирующим средством.

Человек достал из кейса пузырек, открыл пробку, принялся трясти над стаканом, считая при этом капли. Закончив, поставил пузырек на прикроватную тумбу, на которой уже громоздились такие же пузырьки, коробочки и маленькие открытые конвертики с порошками.

— Молодой человек может войти, — крикнул он уставшим надтреснутым голосом, снимая тем временем жгут на ее руке. Кровь закапала быстрее.

Его услышали. Дверь приоткрылась, и в комнату боком протиснулся Терри.

— Она в сознании, доктор? — услышала Гведолин его вкрадчиво-напряженный голос.

Упрямый Терри. Все-таки вызвал к ней доктора. Дорого, наверное…

— Да, ваша жена в сознании. Проходите, присаживайтесь. — Доктор и сам тяжело опустился на стул. Спросил, обращаясь к Гведолин: — Как вы себя чувствуете? Можете говорить?

Она попыталась. Ей казалось, что она сказала «добрый вечер» достаточно громко, но сидевший с совершенно ровной спиной доктор лишь покачал головой.

— Не пытайтесь, вам рано еще. Но слушать — слушайте. Я не из тех, кто утаивает информацию от больных, поэтому, чем раньше вы узнаете о своем состоянии, тем лучше.

— Все плохо? — поникшим голосом осведомился Терри. Он всегда умел быстро соображать.

— Плохо, — ровно отчеканил доктор. У меня получилось немного снизить температуру, смазать ожоги обеззараживающей мазью. Я не сторонник кровопускания, — пояснил он, видя, что Терри, как зачарованный, не сводит глаз с тазика, в который размеренно падают багровые капли, — но в этом случае все средства хороши. Решил попробовать.

— Она поправится? — скорее прошептал, чем спросип Терри.

— Не думаю, — не стал ходить вокруг да около доктор. — Даже если и станет лучше, то ненадолго. Затем — только ухудшения. Извините, — он откашлялся, — ничем больше помочь не могу.

— Но… что с ней?

Часто моргая, Гведолин смотрела на Терри. Терри — на таз. Сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Да и в самом его лице не было ни кровинки.

— Знаете ли вы, молодой человек, что означает слово «гангрена»?

«Тридцать три смертельных заболевания». Именно так называлась книга,

которую она любила листать на чердаке в работном доме. В ней были такие занятные картинки… Иногда она пересказывала Терри особо вопиющие случаи. Рассказала как-то и про гангрену, когда гниют мышцы и кости и, если вовремя не отнять пострадавшую конечность, человек умирает. Но умирать он будет долго и мучительно…

— Молодой человек? — переспросил доктор, видя, что Терри застыл и не отвечает.

— Я… знаю, — сумел выговорить он, наконец, оторвав взгляд от кровавого зрелища. Но… разве нельзя ее спасти? Гвен рассказывала… Я слышал, что можно отрезать…

— Не в этом случае, — мягко перебил доктор. Похоже, он был слегка удивлен, что мнимому мужу Гведолин не придется долго объяснять значение сложного медицинского термина. — Заражение проникло в кровь, затронуло другие ткани. Очагов поражения слишком много. Так что, — он развел руками, — уверен, что пользы от ампутации не будет. Только вред. Никто не возьмется за лечение. Я лишь могу облегчить страдания вашей жены, прописав утоляющие боль порошки. А вам советую пригласигь к ней жрицу из храма. И как можно скорее.

Доктор перевязал ее руку, сухо попрощался, защелкнул свой кейс, оставив, впрочем, пузырьки, баночки и порошки на прикроватной тумбе.

Терри судорожно вздохнул и опрометью бросился за ним.

Что же, надо признать, ничего другого Гведолин и не ожидала услышать. Она подозревала, что начинается гангрена, еще там, в приюте при храме. Не хотела верить, гнала от себя эти жуткие мысли. Пыталась переубедить Терри брать ее с собой, видит Вода Пречистая, пыталась. Но ведь он упрямый. Ведь он знает все и лучше всех! А потом на них напал Кверд… И деваться уже стало некуда.

Выход есть всегда? Так, кажется, любил повторять один ее хороший знакомый. Наверное, есть. Но не в ее случае.

В зыбком мареве подступающего сна Гведолин показалось, будто Терри вернулся. Тихонько прикрыл дверь, подошел к кровати, присел на краешек. И уставился в пустоту.

Недавно рассвело.

Утро выдалось необычайно чистым. Сквозь оконное стекло Кален долго рассматривал огромный выбеленный двор: за ночь снега намело столько, что под ним скрылись и пожухлые осенние листья, которые еще с вечера сгребла сгорбленная Марта, и внушительная куча дров, которые Баль так и не успел сложить в поленницу. И даже будки волкодавов выглядели теперь как лисьи норы, хаотично выступающие из огромного сугроба. Следов не было никаких. Ни птичьих, ни кошачьих, ни песьих. Ни людских.