Из прочитанного больше всего ей врезались в память две вещи. Первая — ведьминский дар в роду передается по женской линии, чаще всего через поколение. В ее матери не было ни капли магической силы, ни зачатков целительского таланта. Значит, скорее всего, дар проявится именно в ней, в Роанне. И вторая — полноценной ведьмой никогда не стать без прохождения обряда. Древнего и простого. Обряда утраты невинности.

Тогда она твердо решила, что уйдет в монастырь. Жизнь в монастырских стенах, увитых плющом и окутанных сонным оцепенением набожности, казалась ей удачным решением. Льен с бабкой будут часто навещать ее, а она посвятит свою жизнь делу, которое умеет и любит больше всего — собирать лечебные травы, составлять мази, настойки, делать порошки, лекарства. И лечить. Что еще нужно для счастья?

Однако бабка рассудила иначе…

— О чем бы вы ни подумали, Роанна, — мягко и убедительно начал доктор Рин, видимо успокоившись и прекратив заикаться, — вы сделали все правильно. Ваши воспоминания, откликнувшись на мой призыв, поспособствовали переходу вашей души в особое состояние, нечто среднее между сном и бодрствованием. Мы называем его границей миров. Человеку не свойственно долго там находится, да и выйти оттуда самому затруднительно. — Он посмотрел на притихшего Льена и стряхнул со своих колен налипшие перья. — Но ничего не поделаешь. Это единственный способ узнать природу человеческой ауры.

— Хватит ходить вокруг да около, — решительно отрезала Роанна. — Осмотр проведен? Вы довольны результатом? Выдадите мне документ?

Доктор Рин скептически поджал губы.

— Да. Исходя из возложенных на меня полномочий, теперь я со всей ответственностью смело заявляю — вы не ведьма.

Льен радостно взвизгнул.

— Но, — продолжил доктор, — я буду вынужден поставить вас на учет. Надеюсь, вы понимаете почему?

— Я не понимаю, — перебил его господин Карпентер. — Вы, профессор, утверждаете, что девушка не ведьма. Но как же тогда объяснить все это? — он махнул рукой в сторону валявшихся стульев, растрепанной подушки и оторванных занавесок. — Я решительно ничего не понимаю, и раз уж вы втянули меня в эту историю, будьте добры объясниться.

Роанна застыла от ужаса. А вдруг он сейчас расскажет, что именно нужно для того, чтобы в ней пробудились силы равновесия…

— Не могу, Ачи, мой мальчик, — профессор Рин виновато развел руками, — то, что происходит между доктором и пациентом — тайна. Между дознавателем и испытуемым — тайна вдвойне. Ты и так уже достаточно увидел. Но осмелюсь ли я предположить, что ты сомневаешься в моих способностях?

Господин Карпентер открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его. Выдохнул.

— Ничуть, — резко бросил он, поднимаясь и слегка кланяясь Роанне. — Извините, госпожа, я не имел намерений выпытывать ваши секреты. Если доктор Рин утверждает, что вы… что все в порядке, ему я верю. И еще извините за… хм… внезапный поцелуй. Ума не приложу — что на меня нашло? — Он полуобернулся к Льену. — Пойдем, Варга проведаем. Заскучал, наверное, братишка — не на ком оттачивать свою злость.

Когда они вышли, профессор снова принялся щупать пульс, заглядывать в глаза, просил вытянуть вперед руки, проверяя, не дрожат ли они. Выудил из кармана маленький тонкий молоточек и легонько несколько раз стукнул им по Роанниному колену, а колено подпрыгнуло в такт.

— Сколько поколений ведьм у вас в роду?

— Я знаю только бабку. Она сирота, поэтому о ее родственниках ничего неизвестно.

— Ясно, — сухо ответил доктор, нервно постукивая молоточком по деревянному набалдашнику кровати. — Если это случится… я имею в виду, если вы пройдете инициацию, существует большая вероятность, что вы переродитесь в ведьму. У вас сильная нестабильность ауры и велики риски по шкале Эрне. Именно поэтому мне придется взять вас на учет. Понимаете?

— Да.

Этого никогда не случится. Не будет никакого обряда. Разве она хочет стать такой, как бабка? Нет, лучше умереть.

— Что вы здесь делаете? — неожиданно спросил профессор Рин.

Вопроса Роанна не поняла. Удивленно приподняла брови, спросила:

— Простите?

— Что вы делаете здесь, в глуши? — он принялся постукивать пальцами теперь уже по самому молоточку. — У вас приятные манеры, хороший вкус, правильная речь. Полагаете, это незаметно? — дознаватель посмотрел на нее в упор, продолжая отбивать ритм на молоточке. — Нет, нет, не пытайтесь возразить. Я достаточно путешествовал по миру, чтобы научится различать. Спросите, в чем это проявляется? Сложно сказать. Во многом. Например, в вашей манере говорить правильными четкими предложениями. Или в домашней обстановке. Видно, что у вас небогато, но это не бросается в глаза так, как в домах бедняков. У вас чисто и уютно. Все здесь, — профессор обвел рукой комнату, — начиная с развешенных сушеных грибов на ниточке и до грубоватой, казалось бы, глиняной посуды, расставлено этак с фантазией, с выдумкой. У вас есть вкус, значит, несомненно, вы жили там, где вам сумели его привить. Осмелюсь предположить, что вы росли и воспитывались в небедной семье. Признаться, я думал, что еду осматривать деревенскую девчонку, а наткнулся на благовоспитанную госпожу. — Он запустил палыды в рыжие волосы, провел по ним, тщетно пытаясь их пригладить. Ненадолго задумался, словно решаясь, потом все же спросил: — Вы приехали издалека?

— С севера. В детстве мы часто переезжали, все страну объездили. А потом я долго жила с бабкой. А теперь вот… с братом.

— А как же ваши родители?

— Они умерли. А Льен — мой двоюродный брат. И у него тоже никого нет.

— Кроме вашей бабушки, надо полагать.

Какой проницательный дознаватель.

— Да. Она одна и осталась.

Роанна замолчала, нервно теребя кончик рукава.

— Извините, если мои вопросы показались вам бестактными, — наконец прервал затянувшееся молчание доктор. — Работа дознавателя, сами понимаете, не оставляет лазеек. Вопросы слетают с языка по многолетней привычке.