— Он у… — она замолкает, наверняка пытаясь взять себя в руки. — Эммы.

Что он там забыл? Хочется заорать на нее впервые в жизни, встряхнуть как следует, чтобы сама заговорила. Чтобы я не тратил время на вытягивание от нее признаний.

Делаю вид, что со мной все в порядке, стоя неподвижно, но внутри бушует настоящий шторм. Все стихии разом охватили внутренности, заставляя ненавидеть все, что связано с этим домой и людьми, находящимися напротив. Хочется орать, кричать, выть на весь мир о своей боли, чтобы мне хоть чуть-чуть стало легче. Чтобы меня отпустило! Почему?.. Кто меня сейчас поймет?

— Почему? — озвучиваю безжизненно то, что готов был прореветь прямо на ее глазах. Остановил только он. Ее любовник.

— У него… — снова молчит… Да сколько можно то? Ты издеваешься? Опускает голову и продолжает извергать из своего лживого рта то, что меня добивает окончательно, прерывая внутренний монолог. — Посттравматическое стрессовое расстройство. Он временно не разговаривает…

— Что? — ничего не понимаю, но ощущаю, что меня вновь ударили кувалдой по голове, только вместо боли чувствую невыносимую тоску, отчаяние, злость, непонимание… — Поче… почему? — ощущаю, что снова теряю почву под ногами, а еще стекающие слезы от предательства… Не разговаривает?!

— Он чуть не угодил под колеса автомобиля… — прикрывает лицо руками, содрогаясь в приступе истерики, а мне нестерпимо хочется сейчас проснуться и осознать, что все происходящее вокруг лишь жалкий и кошмарный сон. Что мне это просто снится.

Но… это не сон, Дэвид. И сейчас, стоя перед своей «верной» женой и этим конченым ублюдком, я постепенно начинаю осознавать весь развернувшийся драматизм жестокой реальности. А именно то, что я — идиот, кретин доверчивый…

— Джозефин! — что есть мочи произношу грозно вслух, вкладывая в ее полное имя всю ненависть, любовь, обиду, отчаяние. От того, что этот паренек жмется к ней даже сейчас, без каких-либо стеснений на моих глазах, мне хочется вырвать себе глаза и растоптать их ногами… — Я хочу знать, что здесь происходит… — чувство бессилия подталкивают на подобный вопрос. То ли об измене мне хочется знать правду, то ли о нашем сыне…

— Я опоздала на его игру, — покрывается краской, что заливает ее идеальное лицо, стыдливо оглядываясь по сторонам. — Наш сын расстроился и проиграл в матче. Когда я пришла, он бросился от меня подальше и… — И-и-и-и?

— Опоздала… — Интересно! — Причина?.. — слишком тихо спрашиваю, даже не слыша собственного надломленного голоса. Хотя, возможно, где-то в глубине души, я бы и сам смог ответить на этот вопрос, но мне нужен лишь честный ответ. Здесь и сейчас.

— Да. Я опоздала. Я была…

— Она была со мной! — от его слов сейчас хочется подойти и влепить жене смачную пощечину, а затем… приблизиться к этому сопляку и без разговоров проломить его головой каждую поверхность в этом доме. Уничтожить, разорвать…

— Дэвид, послушай… — делает шаг в мою сторону, но бесстрашный хахаль перехватывает Джозефин за талию, не позволяя сделать еще шаг навстречу ко мне, прижав крепко к своему телу. Автоматически выставляю вперед руку, чтобы даже не пыталась приблизиться ко мне. Не позволю…

Чувства мои, которые уже, казалось, канули в Лету, без преувеличения еще остались в обломках души, продолжая бороться между собой неистово. Я хочу… Ударить ее, послать куда подальше, схватиться за собственные волосы и выдрать их вместе с головой. Потерять память, да все что угодно, лишь бы не чувствовать ничего. Это просто невыносимо… Такого рода унижения я еще никогда не испытывал в своей жизни.

— Как долго это все продолжалось? — барабанные удары в висках вот-вот и накроют тело бессилием. Ожидание, кажется, еще хуже, чем погоня. Секунда, еще… Господи, не молчи ты, а! Как же хочется заорать… Внушить ей, какая она дура! Ну что же ты наделала? Ради чего? Разве все оно того стоило?

— Давно… — опустив голову, падает словно в замедленной съемке передо мной на колени. — Прости меня, Дэвид… Я не хотела, чтобы ты все узнал таким образом! Я не хотела делать тебе больно! Прости, прости, прости… Умоляю! — сила сказанных ею слов, которые раньше заставляли идти дальше и никогда не останавливаться, сейчас ощущаются так, словно жизнь закончена. Окончательно. Бесповоротно.

— Но все же сделала. Будь счастлива, Джозефин Коулман, — процедил слова, не выражая больше ни единой эмоции в голосе, а затем громко хлопнул дверью, скрываясь за бушующим ливнем, что сопровождает мой гнев, жалость, обиду, неприязнь, отказ, веру. Он неистово засасывает в свой мрак и очерняет все то, чем дорожил, что любил, берег, чего искренне хотел и добивался. А еще… что так скоротечно потерял.

Вот и все! Вот она моя реальность! Мне сейчас настолько стало все безразлично. Все равно. В душе так пусто, так вязко и противно, а сердце продолжает ныть, изнывать, обливаться кровяным кипятком, напоминая, что я до сих пор живой.

Больно… Слишком больно…

В тот день, когда мы поклялись друг другу в вечной любви, я ведь жил ради нее и сына нашего. Жил и боготворил каждый миг, секунду, минуту, каждый день, проведенный вместе с ними. Что теперь?

Ее любовь стала пустым словом? А моя?