День Обновления, светлейший праздник, уходящий корнями в глубины истории. Откуда пошло, уже который год спорят историки и культуроведы, а люди с каждым обновлением верят в то, что Белый Лис становится всё ближе и ближе к новому шагу. Но шаг, обновление мира, планеты, чего угодно — это все красивая присказка.

Мне в ноздри бил аромат дурманящего шампанского. Вливалась в глотку пузырящаяся, кисловатая жидкость, щекотали, подначивали, пьянили бьющие прямо в нос «газы». На столе половинка мандарина, тарелка заполнена его расчлененными на дольки собратьями. На все лады скрипит, вопит, пищит и радостно визжит телевизор, ему вторит проигрыватель радио на кухне. За окном — метель. Снежинки возносятся в своём танце, кружат хоровод. А взрослые всегда говорили, что это Морозницы их подхватывают и кружат. Просто мы не видим.

Елка стоит в углу — самая настоящая, срубленная ещё вчера. Пахнет хвоей, красиво переливается свет от самодельных гирлянд в кристальных иголках. Игрушки — красные, синие, желтые блестят новизной, хотя им уже, наверно, тысяча лет! Тысяча, конечно, не тысяча, но…

Часы тикают, а взрослые — большие, мудрые и одновременно глупые, с замиранием сердца уставились в экран. Их ожидание скоро будет оправдано, скоро придёт дяденька и расскажет, что прошлое обновление было не простым, но было светлым и радостным. А потом расскажет красивую сказку про Лиса, что прячется в белом покрывале снега, и потому у нас сейчас — зима. Он тащит на своих плечах всё новое — новое счастье, новую жизнь, новую радость. Новые игрушки, думаю я, сказав за него то, что он решил умолчать. Широкая улыбка, поднятый бокал. Смотрю в окно, пытаясь узреть — зайца, что сейчас прибежит с мешком подарков. Вслушиваюсь в каждый шорох, но взрослые смеются, взрослые гудят, взрослые витают в облаках собственных дел и забот, совсем забыв про меня. Они шумят, как пчелиный рой, заглушая все звуки. Хочется разрыдаться от обиды — так и не услышу, когда долгожданный даритель, наконец, подойдет к дому.

Плохо быть маленькой девочкой. Плохо быть маленькой…

Словно пчела ужалила от этих слов, обиженно смотрю по сторонам. Почему плохо, спрашиваю себя, почему маленькой? Я ведь уже большая, взрослая, мне уже скоро…

Плохо быть маленькой. Слова из далекого прошлого, далекой жизни, заполненной совсем иными заботами. Я — это не я. Я… кто я?

Имя с Фамилией всплывают из недр памяти, торопятся наружу, пытаясь вырваться — безмолвным криком, но не пробиваются сквозь лёд забытья. Я не помню, как меня зовут. В ужасе хватаю дядю — его ведь тоже как-то зовут и я должна прекрасно знать как именно. Неважно, я спрошу у него — а он рассмеётся себе в усы, покачает головой и ответит. И всё встанет на свои места.

Дяде всё равно, я для него не существую, я здесь — абсолютно лишний элемент. Слезы наворачиваются на щеки, норовя обратиться в самую настоящую бурю страха и отчаяния. Заплакать не получается. Мир вокруг покрывается маревом, дрожит, словно ненастоящий. А вдруг я исчезла? Вдруг я стала невидимкой? Когда-то, наверно, мечтала о таком, а сейчас хотела только одного — чтобы на меня хоть кто-нибудь, да посмотрел.

В дверь стучат — настойчиво, дерзко, грубовато, а я не могу усидеть на месте. Вскочить — прямо сейчас, юркнуть под стол, пробежать крохотным ураганом по ногам родственников, забыться — в сладостном ожидании долгожданных свертков. Что там будет? Только бы не платье, платье дарили уже и совсем недавно, с одёжкой особо-то не поиграешь…

Бабушка пошла открывать дверь в тот самый миг, когда стук прекратился. Страх — детский и настоящий на миг поселился в моей душе — а что, если заяц устал ждать? Плюнул на нерасторопную девчонку и решил, что если уж ей лень вставать и открыть ему дверь, то и…

Бабушка открыла дверь — все страхи взвыли скрипом давно несмазанных ставень и сгинули прочь. Большущий, пушистый, черный нос лоснится от налипшего снега. Не человек в костюме зайца, как говаривали в садике, а настоящий! Хочется броситься в душноту его меха, обхватить обоими руками, увлечь в свою горницу. Сказать — останься со мной — и увидеть, как он отрицательно качает головой. Мол, другие детишки только ждут.

Он смотрит на меня с ожиданием, не торопясь расчехлять заветные свертки. Нетерпеливо притоптывает не по размеру большая нога. Стишок, подсказывает кто-то — и противно хихикает. Я не помню стишка — словно и никогда не учила их. Лопоухий ждёт и благодушное выражение на мордочке сменяется сначала досадой, а потом и злостью. Сердится, того гляди зарычит.

Я оглядываюсь на взрослых — им в который раз всё равно. Гордо восседает бабушка, забыв про меня, никто не смотрит в нашу с зайцем сторону.

Не знаешь стишка, спрашивают сузившиеся глазки, а мне становится стыдно. Ведь он так старался, шёл по снегу, чтобы мне подарить — что-то там. Я старательно и безуспешно пыталась заглянуть в мешок. Он старался, а я, такая дрянная девчонка, даже самого простого не смогла сделать?

Разрыдаюсь. Что бы ни сдерживало, а вот прямо сейчас зальюсь слезами.

Лицо зайца мрачнее тучи. Он уже не сердится, откровенно злится на непутевую девчонку. Да как она вообще посмела не выучить стиха? Разве это не положенная плата за его труды? Разве обновление бывает вот так — бесплатным?

Герой сказок делает шаг по направлению ко мне. Ему нечего бояться, потому что всем всё равно. Я оглядываюсь — какая плохая девочка, говорят осуждающие взгляды. Такая чудная зима, такой прекрасный праздник, даже сказка сегодня — и та стала былью. А ты всё испортила.

Дряная девчонка. Совсем негодная. Съем.

Съест, вдруг с ужасом осознаю я, в самом деле, съест. Я здесь чужая, ненужное звено в цепи, лишняя деталь. И за это меня накажут.

Меня накажут? Спокойствие неожиданной волной влилось в меня, заставив почувствовать новые силы.