– Сходи, сходи обязательно, – сказал он, – и посмотри, что там за коллектив. Что-то у них сплошные распри. Бедный главный врач – один среди них мужик, не знает уже что делать. Там делают погоду три сестры-врача. Главный врач – муж одной из них. Так что командуют там сестры, а не он. Я давно собирался туда сходить, но лучше сходи ты.

Собрание было бурным. Действительно верховодили три сестры-врача. Суть разбирательства, как я понял, заключалась в том, что одну из этих врачей медсестра назвала старой девой, поскольку эта врач в свои 35 лет была еще не замужем. Это было принято как высшее оскорбление. На собрании выступили все, лишь я не проронил ни слова. В конце собрания главный врач предложил мне сказать свое, как он выразился, заключительное слово. Я встал и сказал, что мое участие здесь заключается лишь в том, чтобы послушать пустые разговоры в течение целого часа и написать фельетон в газету. Мои слова для собрания были столь неожиданными, что вызвали минутную немую сцену. Люди смотрели на меня молча, и только одна из сестер-врачей иронически улыбаясь, сказала:

– Вы, пожалуй, это можете написать даже в стихах.

– Спасибо, – ответил я, – я учту ваши пожелания.

В этот же вечер я написал фельетон в виде басни, и утром на следующий день отнес его в редакцию местной газеты, где иногда печатал свои статьи и фельетоны, касающиеся преступности и беспорядков в районе. Басня была напечатана в этот же день и, чего редактор даже не мог представить, произвела впечатление разорвавшейся бомбы. К вечеру ко мне в кабинет вошел прокурор Анатолий Викторович Копенкин и спросил не вызывали ли меня в райком партии. Я ответил, что нет, не вызывали, и поинтересовался по какому поводу меня могут вызвать.

– По поводу твоей басни. В райком поступила жалоба от врача Анны Владимировны Трофимовой. Она восприняла твои стихи как публичное оскорбление. Это серьезное дело.

– А Вы читали мою басню? – спросил я.

– Прочел, конечно. Кроме того, сам редактор звонил мне и страшно ругался, говорит, нельзя так обижать женщину.

– Где он в басне увидел женщину? Там одни звери – лисы да зайцы. Лев, правда, еще среди них присутствует, но женщин нет, ни одной. Да и события происходят в лесу.

У меня зазвонил рабочий телефон. Звонил редактор газеты.

– Как Вы смели меня обмануть?! – гремел он в трубку, – Почему не сказали о действительном содержании басни? Теперь женщина обвиняет меня, и идет жаловаться в высший орган. Я буду отвечать перед райкомом партии. Пушкин писал эпиграммы, но он не подставлял редакторов и т. д.

Мне было лестно сравнение меня с самим Пушкиным. Я извинился, сказав, что зайду и все объясню, что в басне нет и намека на конкретных лиц, и если кто-то себя узнал в образе какого-то зверя, то я здесь не виноват. Значит, басня просто близка к жизни.

В райком меня так и не вызвали. Редактора тоже не наказали, так – как, видимо, поняли, что нелепо в басне искать оскорбление конкретных лиц, и тем самым еще более усугублять положение оскорбившихся.

Через два дня мне позвонил главный врач больницы. Я думал, что он тоже будет ругаться. Но он рассмеялся и сказал:

– Знаете, я польщен, что Вы меня вывели в образе льва, очень похоже.

– Значит, Вы не обижаетесь? – спросил я.

– Да нет, что Вы. Напротив, думаю, это даже полезно для моего коллектива. Я устал с этими женщинами. Такой скандальный народ. Работали бы так же, было бы хорошо. Может басня их чему-то научит.

Вот эта нашумевшая басня под названием «Лисица и зайцы»:

Однако на этом история с басней не закончилась. Вскоре так случилось, что одну из тех самых сестер-врачей – Анастасию Волошину, именно ту, которая с иронией посоветовала мне написать фельетон в стихах, я привлек к уголовной ответственности за халатность, повлекшую смерть человека. Сразу оговорюсь, что с моей стороны не было никакой предвзятости. На возбуждении уголовного дела настоял сам прокурор, а его заставило это сделать общественное мнение целого поселка.

Произошло следующее: эта врач обслуживала участок населения поселка и от праздничного стола седьмого ноября была вызвана к больному, который находился на домашнем лечении под ее присмотром. У больного – шестидесяти летнего мужчины, занимающегося зимней охотой, периодически обострялся радикулит. Приехав к нему, врач застала его в постели. От порога спросила, не ходил ли он на охоту вопреки ее запрету. Больной признался, что действительно ходил по первому снегу на зайца. Это привело врача в состояние гнева.

– Вы нарушили режим! – возмущалась она, – Я не могу Вас лечить, если Вы не слушаетесь меня.

Она была убеждена, что у больного вновь произошло обострение радикулита и, не послушав больного, не измерив температуру, приказав ставить ему на поясницу горячий песок, уехала.

Через сутки больной умер от двустороннего воспаления легких. Горячий песок ускорил отек легких и больной задохнулся.

Пригласив меня к себе в кабинет, прокурор предложил возбудить уголовное дело по признакам халатности врача, повлекшую смерть человека. Я ответил, что врач при выполнении своих функциональных обязанностей не является должностным лицом, а другой статьи для врачей в законе нет.