– Ах, Света, Света, если уж ты знаешь, то обязательно мне скажешь, – сказал я. – Мы будем ездить до тех пор, пока ты не скажешь, где прячется твой Король. Если здесь нам улиц не хватит, поедем ко мне за Волгу. Ты же помнишь мой кабинет?

– Не напоминайте мне про это, ничего приятного я там не видела. А ваши милиционеры просто грубияны и нахалы.

– Но я же с тобой вежливо обращался, и на второй же день тебя отпустил, а по закону мог бы продержать в камере три дня.

– Да про Вас-то я плохого сказать не могу. Но, если честно, не думаю, что Вы добрый. Вы просто хитрый. Вот и теперь, зачем Вы меня возите? Разве нельзя было дома поговорить? Я бы Вас может даже чаем угостила.

– Дома – твоя территория, а здесь мы с тобой на нейтральной.

– Думаете, я не догадалась, зачем Вы ко мне утром заходили. Вас Толя интересовал. Вы же, наверно, взяли его? Можете не говорить, я и так знаю. Толя, конечно, вор, но он не плохой человек, справедливый и добрый.

– Ты не о том говоришь, – прервал я ее, – я спрашивал о Пекарском.

– Ладно, – сказала она после некоторого молчания. Я скажу, но только потому, что я на него злая. Он презирает меня, а я этого никому не прощаю.

И она рассказала секрет неуловимости Славы Пекарского. Секрет был простой. Поскольку квартира Пекарских находилась на первом этаже пятиэтажного дома, на кухне имеется подпол, крышка которого прикрыта жестяным рукомойником, с виду кажущимся массивным и тяжелым, но фактически он легко сдвигается. Там и прячется Пекарский от милиции.

– Может, ты знаешь, где Толя-Шнур и Пекарский прячут краденое? – спросил я на всякий случай.

Света замялась, стала говорить, что не хочет связываться с этим делом, что я обязательно ее потащу свидетелем, как тогда она будет смотреть в суде в лицо своим друзьям.

Я ее понимал, и заверил, что постараюсь обойтись без ее свидетельских показаний, если она мне скажет адрес нелегальной квартиры Толи-Шнура.

– Я не знаю, где они прячут краденое, – сказала она, – но знаю, что на квартире одной Толькиной знакомой, которую я терпеть не могу, целая фабрика по переработке краденых кур, овец и еще не знаю чего. Они мясо продают на рынке. У них мясо, деньги и водка, все, что надо. Эта женщина их использует, хотя они думают, что используют ее. И она назвала адрес.

Это было именно то, что мне нужно. Я поблагодарил девушку, еще раз заверил, что ее не выдам, высадил около ее дома, и мы поехали на квартиру второго подозреваемого.

Мать Пекарского долго дверь не открывала. Потом открыла, и я увидел, как она взволнована, говорила, пряча глаза, что сына дома нет, что он даже не дает о себе знать, и она сама переживает и хотела бы его видеть.

Было сразу заметно, что женщина не привыкла в жизни обманывать, и делать это ей трудно. Мне было искренне ее жаль, но долг службы заставлял делать свое дело. Я попросил провести меня в комнату сына, осмотрел его кровать, заглянул в шифоньер, только потом пошел на кухню.

– Вот так вот бедно я живу одна, – заволновалась хозяйка, раскрывая зачем-то старый шкафчик с посудой.

Я попросил своего шофера сдвинуть умывальник.

Что тут началось. Хозяйка решительно запротестовала, ссылаясь на то, что там грязно, совсем не убрано, и смотреть совсем нечего на грязный пол. Но умывальник был уже сдвинут. Я открыл крышку, обнаружившуюся в полу, и заглянул внутрь подпола. Там была кромешная темь, но находившегося внизу человека выдал блеск наручных часов. Я сказал, что я его вижу и велел выходить. Слава долго молчал и не двигался с места. Только после моего повторного требования, понимая, что выйти ему все равно придется, «Король» вылез из своего убежища. Однако, увидев, что в комнате нас только двое и нет милиции, прокурорская форма видимо ему не была знакома, вдруг осмелел и сказал, что он никуда с нами не поедет. Я предъявил ему свое удостоверение и сказал, что хотел бы обойтись без участия милиции. Уже несколько успокоившаяся мать Вячеслава меня поддержала:

– Не осложняй отношение со следователем, сынок, – сказала она, – нельзя же скрываться в подполе вечно.

– А Вы не будьте с ним жестоки, он у меня один, – обратилась она уже ко мне. – Мой Слава, он никакой не король, – продолжала она, – он вообще-то хороший. Связался вот только с одним плохим парнем по кличке, как я узнала, «Шнур». Вот того отправьте из Камышина куда подальше.

Я извинился перед ней за наше вторжение и обещал быть справедливым с ее сыном, если он будет хорошо себя вести на следствии.

Она собрала сына в дорогу, завязав ему в узелок какого-то питания, и перекрестила его три раза. Слава, молча, ей повиновался, обнял мать и пошел с нами. Я вел его до машины, пристегнув наручниками к своей руке. Так было надежнее. В машине, посадив его на заднее боковое сидение, пристегнул наручниками к сиденью водителя, и мы поехали на пристань, где через полчаса должен был отходить последний в этот день паром до Николаевки.

Во время следствия выяснилось, что на Толю Шнура в соседнем районе также уже давно заведено уголовное дело, где он воровал кур из колхозной птицефабрики, совершил несколько квартирных краж и находится в розыске. Затребовав это дело, я присоединил его к своему уголовному делу. Это уже значительно прибавляло срок для рецидивиста Шнура. По делу была привлечена также соучастница его краж тридцати пяти летняя Соня Горелова, которая перерабатывала и продавала краденых кур и мясо краденых животных. У нее же на квартире при обыске было найдено много краденых вещей, которые она не успела продать.