На следующий же день было возбуждено уголовное дело по ст. 102 Уголовного кодекса как убийство, совершенное группой лиц и с особой жестокостью. Взяв на стройке фотографию одного из братьев, оперативники разослали ориентировки во все райотделы Сталинграда, в том числе в линейный отдел железной дороги. Через десять дней братья грязные и обросшие, как два Робинзона, появились на железнодорожном вокзале Сталинграда и были задержаны. Оказывается, все эти дни они жили в степи в скирде соломы, питаясь зернами пшеницы, оставшихся в поле колосков после жатвы. По кровоподтекам на лице у старшего из них, я понял, что между братьями был конфликт, и подумал, что этому мирному строителю еще повезло, что он остался жив. Брат уголовник вполне мог убрать его там, в степи как свидетеля, известного для местной милиции.

Раскрыть преступление не составило сложности. Гораздо более сложной оказалась квалификация этого убийства. Необычным было не только само преступление, но и степень и форма участия в нем каждого из братьев. Можно, оказывается, участвовать в убийстве без всякого мотива, просто по настроению или из страха за свою собственную жизнь, что и произошло с братом-строителем по имени Андрей. Впрочем, этот брат, по сути, и не участвовал в убийстве. Хотя он и нанес больше всего ранений своему другу, но уже после того, как тот был мертв, будучи убитым одним ударом ножа в шею другим братом-уголовником по имени Сергей. Этот нож-финка с нарезной пластмассовой рукояткой, оставленный убийцей в стоге соломы, во время следствия был найден при осмотре места, где братья скрывались.

Предыстория этого преступления такова: один из братьев безвольный алкоголик Андрей появился в Котельниково два года назад из Тульской области в связи с тем, что его выгнала жена за пьянство. На стройке он выполнял черновую мало оплачиваемую работу. Его брат, освободившись из колонии, где он сидел десять лет за убийство, приехал к брату и жил за его счет, держа его в постоянном страхе. Семен дружил с Андреем, поскольку они вместе работали. Трудно сказать, что заставило Андрея зайти в тот вечер к другу в гости. Возможно, роль сыграла значительная степень опьянения. Братья вначале встретили его радушно. Андрей видел в этом повод для распития политуры, которую он принес со стройки. Закуски было мало, но для алкоголиков она практически не нужна, а Семен пришел не голодным. Пили из алюминиевых кружек, и речь завели о рыбалке. Но стоял уже довольно прохладный ноябрь и сожалели, что сезон на рыбалку закончился. У Сергея стало портиться настроение и у него появились к гостю вопросы. Почему, например, он до сих пор не вернул раколовки брата, которые взял месяц назад.

– Какая разница, где лежат раколовки, – добродушно отвечал Семен, – они все равно сейчас не у дел, верну весной, а если надо, и завтра.

Почему-то эти слова не понравились рецидивисту.

– Что значит, весной? Что значит, если надо? Взял чужое – верни!

– Ну, что ты пристал со своими раколовками? – мирно продолжал Семен, – верну как-нибудь, у нас же одни дела с Андреем.

Сергей, молча, достал из-под подстилки на кровати нож-финку, и, демонстрируя красоту его наборной цветной рукоятки, как бы играя, показывал, как он умеет владеть ножом, и свое исключительное превосходство над присутствующими. Потом, продолжая выражать свои претензии к Семену, предложил ему свой нож со словами:

– Если я не прав, ударь меня.

Это была истинная психология уголовника тех лет, одурманенного спиртным. Она заключалась не в смелости, а исключительно в тупой, так называемой, «уголовной» браваде. Это когда человек точно знает, что его не ударят, так как другая сторона к этому не готова, когда ему надо лишь себя показать, надо, чтобы его боялись. Сегодня осужденные уже не придерживаются столь бездумно тех тюремных устоев, которые жестко прививались в двадцатых и почти до самых восьмидесятых годов в колониях строгого режима рецидивистами-законниками. Тогда там были свои кодексы и свои уставы, рассчитанные на малые мозги, легко поддающиеся зомбированию.

Впрочем, и сегодня в какой-то степени эти уставы действуют, хотя большинство воров в законе ушли в мир иной в девяностых по причине криминальных разборок при переделе государственной собственности. Но еще в конце восьмидесятых с ними считались даже правоохранительные органы, так как держатели «общака» имели значительную власть над преступным миром.

Конечно же, Семен далек был от воровских кодексов и уставов. Он полагал, что разговаривает с обычным человеком – братом своего друга. К сожалению, он сказал то, что от него хотел услышать рецидивист-убийца.

– С какой же стати я буду тебя бить? Тебе надо, ты и бей.

Семен это сказал, улыбаясь, находясь в прежнем радужном настроении. Но последние слова уголовнику со стажем нельзя было говорить.

– Ладно, – сказал он, уже войдя в свою роль, воспитанную на тюремных законах, не спеша поднялся со своего места, медленно подошел к Семену и со словами: «Ты сам сказал», молниеносно нанес ему ножом удар в шею. Удар был смертельным.

Пораженный таким поведением брата, Андрей пришел вначале в шоковое состояние. Затем это состояние сменилось состоянием страха от осознания, что и его как свидетеля постигнет та же участь. Как он потом говорил на следствии, не помня себя и не понимая, что делает, как в бреду, он начал бить упавшего уже друга предметами, какие попадали под руку. Он очень хотел быть соисполнителем убийства. Бил друга вилкой, ножницами, последним в руки попал топор. Брат не мешал ему. Он сидел и спокойно смотрел на эти действия, допивая из кружки политуру.

Солнце уже совсем спряталось за горизонтом, но за окном было еще не слишком темно. И вдруг с улицы кто-то постучал в окно. Братья испуганно обернулись и увидели за окном женщину с ребенком на руках. Андрей узнал в ней жену Семена. Сергей тихо подошел к двери и запер ее на засов. Поскольку в землянке не было света, женщина не могла видеть, что было внутри. Она постучала в окно еще, позвала мужа по имени, потом позвала хозяина, и, не дождавшись ответа, ушла. Братья слышали, как плакал ее ребенок. Его плач все удалялся и совсем затих за соседними домами.