А теперь нашелся кто-то, хладнокровно разбрасывавший отраву. Тот, кто пользовался голодом животных и их всеядностью — и заставлял умирать в муках.

— Ну, мамаши, — говорила Люба, чуть не плача, — Их еще как-то понять можно. Иду я с Грантом, знаете да? Белый такой песик, лапы в черный горошек. Добрейшая душа, наступи на него, он только взвизгнет, но не укусит. Впереди мама с ребенком, ну, года три ему. Мамаша орет: «Не тронь собаку! Не тронь!!! Она сейчас тебя цапнет! Не маши руками…» Дитё шарахнулось от Грантика, тот тоже перетрусил, за меня прячется. Ну и кто вырастет из такого малыша, если его с детства запугивать? А тут, понимаешь, ходит кто-то и отраву рассыпает. Как мне хотя бы моих уберечь? Домой же я всех не возьму?

Питомцев «на содержании» у Любы всегда было много.

В тот же вечер они распечатали на принтере листовки-предупреждения, распределили между собой районы и пошли расклеивать их на столбах, остановках, стенах домов.

— Может, хоть кого-то спасем, — вздыхала Люба.

Больше всех она переживала за Грантика. Его она, можно сказать, вынянчила. Когда-то во дворе ее дома жила дворняжка Кума. Ласковая, встречала из школы ребят, они делились с ней бутербродами. Куму убили при отлове — усыпляющих препаратов не хватило, и собаку просто забили лопатой. Остались щенки. Люба с друзьями их и пристраивала. Единственный остался — Грантик. А Любина мама была категорически против щенка.

Вечером Ольга Сергеевна созвонилась с хозяйкой приюта, что размещался в соседнем городе.

.. Приют назывался «Добрый дом». Руководила им девушка по имени Стелла. Ребятам она показалась такой же красивой, как и ее имя. Ведь она пообещала взять Грантика. А уж когда они походили по приюту… Просторный двор, теплые будки, возле каждой — лежанка, Неглубокие корытца, чтобы собаки в жару могли поплескаться в воде. Несколько девочек-волонтеров возились с собаками, ребят встречали приветливыми улыбками. Для Гранта была уже готова будка.

— Можно его навещать? — с замиранием сердца спросила Люба.

— Конечно. И навещать и гулять — мы будем только рады.

Они уезжали с чувством, что опять устроили чью-то судьбу.

**

Сходить в горы предложил Захар

— Чё то мы опять закисли, — сказал он, собирая портфель, — Завтра пятница. А рванули после шестого туда, — и кивнул за окно, где поднималась зеленая стена сосен, — Вон, залысина такая на самом верху, видите?

Анеля вгляделась, прищурилась:

— Она какая-то слишком ровная…

— Там площадка. Когда у нас будут делать курорт, там оборудуют базу для горнолыжников.

Разговоры об этом шли давно. Их края называли «волжской Швейцарией», и уверяли, что если все устроить, как следует, сюда начнут приезжать иностранные туристы. Народ посмеивался. Какие туристы, вон в ближайшие деревни газ только-только провели, а дорого порядочных как не было так и нет.

…Поднимались они по северному склону. Анеля с Васей, Коля Игнатенко, Таня со своим Шмелем, Захар и Саша. Здесь казалось, что еще совсем зима. Деревья стояли в глубоком снегу. Но это был уже снег, пропитанный водой, испещренный черными точками. И другие приметы весны говорили о приближающемся тепле. Будто звучала песня — еле слышная, но внятная. По-иному шумели сосны, ветви берез плескались в ветре, таком мягком и свежем, будто не здешнем, а заморском госте.

Саше казалось, что ветер прилетел откуда-то с океана, где всегда тепло. И зовет их в дальние края, на корабль, под паруса. Она даже глаза закрыла, чтобы все это себе лучше представить. Мама каждый год собиралась повезти ее к морю, откладывала деньги на поездку. Но что-то неизбежно случалось, и накопленную сумму приходилось спешно тратить. То Саша выросла из зимнего пальто, то с жильцов собирали деньги на капитальный ремонт дома.

Мама попросила знакомую — Нину Ивановну, каждый год отдыхавшую у родных в Севастополе, привезти расписных морских камушков.

— Ольга, да если хочешь, я тебе целый пирс приволоку, — с энтузиазмом откликнулась Нина Ивановна.

И месяц спустя принесла им полный пакет морских гостинцев. Были здесь и гладкие, отшлифованные волнами камушки с разводами, будто на них застыла морская пена. Такие тяжеленькие, прохладные. И колючие кораллы — красные, белые, розовые. И раковины рапаны, в которых, если прислушаться, можно услышать далекий шум. И невесомое летнее ожерелье из мелких ракушек.

Мама смотрела, как Саша перебирает все эти драгоценности, нюхает, прикладывает к уху, и погладила ее по голове:

— Бедная моя девочка. Не грусти. Может быть, в этом году…

— О чем думаешь? — окликнул Коля, — Под ноги смотри. Шаг влево, шаг вправо — провалишься.

Вверх вела узкая тропинка, утоптанная, но по бокам лежал нетронутый снег. Захар шел первым. Дорожка то вилась полого, то круто поднималась вверх, и тогда через полсотни шагов Захар останавливался, давая всем отдохнуть.

Наконец, засветлело впереди, расступились сосны, и открылось место, где Саша никогда не была. По вершине горы шла расчищенная от леса полоса. Только линии ЛЭП стояли здесь, и чуть слышно гудели в весеннем небе провода.