— Зачем же, Дзамо, всепроникающее Дао допустило возникновение этих мерзких существ? — вопрошал мечущийся в малярийной горячке старый Абзу.

— Ты же знаешь, Абзу — Дао ничего не допускает и ничему не препятствует. Дао лишь составляет изменчивость всех вещей.

— Ох, Дзамо, хорошо тебе говорить! — лоб страдальца был покрыт испариной, и всё его тело мелко тряслось от озноба. Кора хины, из которой монахи варили зелье для лечения малярии, закончилось и ничто не могло исцелить старого Абзу.

— Нам бы надо посадить на острове хинное дерево, — сказал Абзу и затих, только шумное дыхание свидетельствовало о том, что он всё ещё жив.

— Хинное дерево не приживается на нашем острове, Абзу. Ты же знаешь. Здесь вообще ничего не приживается. Поэтому добрый вождь валтов и позволил нам тут существовать.

Но Абзу не слышал. Его дух летал где-то в дебрях хаоса, и только тончайшая нить связывала его с этим миром. Настоятель Дзамо Ацо опасался, что возможно, эта нить может оборваться в самое ближайшее время. Он с грустью думал о том, что Абзу — последний их рожденных на Долгом Камне, если не считать его самого. Все остальные — новоприбышие. Первые верующие, появившиеся здесь, явились вместе с семьями. Но теперь от этих семей ничего не осталось. Да и от новоприбывших скоро тоже ничего не останется. Никто не явился на остров за последние четверть века. Истинная вера забыта в стране валтов, а её носители уничтожены или влачат жалкое существование на краю мира, как он с Абзу и ещё несколькими монахами.

От тягостных мыслей Дзамо отвлёк громкий шум хлопающих крыльев. На площадь перед зданием храма приземлился дракон. Из седла на его спине вылез человек, и ящер немедленно взмыл обратно в небо. А человек остался.

От шума, произведенного крыльями дракона, Абзу ненадолго очнулся. Заметив человека, он даже приподнял голову, и пересохшие губы прошептали:

— Это посланник. Пророчество сбывается.

Сколько настоятель Дзамо помнил монаха Абзу, тот всё время говорил о Пророчестве. Пророчество было высказано одним из патриархов, и в нём говорилось, что наступит время забвения истинного учения, и тогда, когда уже не останется никакой надежды, в последний оплот явится с небес Посланник, прекрасный юноша — и этот Посланник возродит учение в его первозданной чистоте.

Издалека человека было не слишком хорошо видно. Стар он или молод? Дзамо очень хотелось это узнать. Ведь если прибывший был стар, то это вряд ли имело отношение к Пророчеству. Скорее всего, просто сослали кого-то неугодного. Не решились убить.

Несколько монахов также заметили прибытие человека и сгрудились у выхода из храма, не решаясь приблизиться.

Дзамо встал и направился посмотреть сам. Пройдя мимо монахов, подумал, что все условия для осуществления Пророчества выполнены — истинное учение в забвении, надежды иссякли, и они — последние верующие, в последнем оплоте.

Приблизившись, настоятель увидел, что прибывший очень молод. Лет пятнадцать-шестнадцать, не больше.

— Здравствуй, Посланник! — ласково произнёс Дзамо.

Сетти спланировал на квадратную площадь перед вычурного вида конструкцией с многочисленными крышами, наставленными одна на другую.

— Что это за здание?

— Это храм секты хаоситов-раскольников. У тебя будет много времени, чтобы им налюбоваться. А я дальше полетел. Пока-пока!

Ящер ухмыльнулся и отправился догонять Шалу с его оркозаврами. Порядочно обалдев от всего произошедшего, я просто сел на оказавшиеся поблизости камни. Камни были теплыми и даже почти сухими. Хотя, судя по месторасположению острова влажность тут была высокой, а дожди частыми.

Надо было отдышаться и осознать произошедшее. То, что Сетти оказался ненадёжным элементом, было неожиданно, но не сильно меня печалило. В конце-концов, это всего лишь ящер. В теплые дружеские отношения с рептилиями и не верю. А вот то, что Шала-Шалун оказался гораздо живее, чем я думал — это произвело впечатление. И впечатление неоднозначное.

Ведь, с одной стороны, я сильно к нему привязался и даже начал считать его другом. А с другой — я довольно быстро всё это забыл, поддавшись очарованию Сатаха. Теперь я испытывал смешанное чувство разочарования, досады и злости на себя.

И с этой магической школой. Вначале деревенский староста сватал меня в северную магическую школу, и под этим соусом чуть не продал в рабство. Теперь Сатах сватал в южную. Вопрос — что он хотел сделать на самом деле? Точно не продать в рабство — это для него слишком мелко. Но что тогда?

В этой главе Олел задумывается о смысле своих поступков, общается с просветленными монахами, не оправдывает их ожиданий, а таже видит знакомые лица.

Надо было отдышаться и осознать произошедшее. То, что Сетти оказался ненадёжным элементом, было неожиданно, но не сильно меня печалило. В конце-концов, это всего лишь ящер. В теплые дружеские отношения с рептилиями и не верю. А вот то, что Шала-Шалун оказался гораздо живее, чем я думал — это произвело впечатление. И впечатление неоднозначное.

Ведь, с одной стороны, я сильно к нему привязался и даже начал считать его другом. А с другой — я довольно быстро всё это забыл, поддавшись очарованию Сатаха. Теперь я испытывал смешанное чувство разочарования, досады и злости на себя.