Я догадался, только когда мы остановились перед «Королевским птичником» – одним из старейших зоомагазинов этого района Рима. Она сказала мне, что заходила сюда на следующий день после ужина у Алессандры Аччай и что нашла красивую собачку, небольшую, как раз для городской квартиры, даже такой тесной, как моя. Теперь она хотела мне ее показать. Потому что не устояла.

Да, она не устояла против моей истории про кокер-спаниеля цвета шампанского с выразительными глазами и хотела исправить несправедливость. Ее душа сестры милосердия, душевное движение с налетом гламура типа: милый, я тебя спасу, не могли упустить возможность сделать шикарный жест и купить мне собаку, чтобы успокоить боль двадцатилетней давности, вызванную нерешительностью моей матери.

То, что боль мне причинила моя мать, было немаловажным фактом. Стоя перед витриной, разодетый для коктейля, я, конечно, не мог не оценить такого проявления заботы. Я просто обалдел от этого предложения, от поступка Марины, дарившего мне то, в чем до сего дня мне было отказано и в чем я отказывал себе сам. Словно долгое время тебе что-то запрещают, а потом вдруг разрешают. Исключение, волшебная поправка к закону, ошибка в системе правил, которые ты сам себе установил. Внезапно фундамент, на котором стоит твое маленькое, но важное сооружение, дает трещину.

А вот и он, щенок. Его вытаскивают из жуткой тесной клетки, он делает первые неверные шаги, потому что еще нетвердо стоит на лапах, но уже смотрит на тебя заговорщицки, и по его глазам ты понимаешь, как ему хочется сбежать от этого кошмарного шума, в котором крики попугаев смешиваются с визгом капризных собачонок.

Щенку трудно, но, похоже, он понимает, что может убедить нас забрать его отсюда. Он понимает, что важнее всего прямой контакт. Он подходит ко мне, и на секунду мы остаемся вдвоем, я и он. Есть еще Марина. Она одна – стоит на заднем плане, радостно что-то восклицает, глядя на щенка, а он просится на руки.

Я вспоминаю, как однажды уговорил бабушку зайти внутрь и взглянуть на 45-дневного вислоухого щенка немецкой овчарки. Он казался мне таким большим по сравнению с малышом, которого я сейчас держу на руках, – щенком йоркширского терьера. Я разрываюсь между воспоминанием о доме Алессандры Аччай и желанием не возвращать продавцу это маленькое существо, которое уже устроилось у меня на руках.

Марина сказала просто: Давай возьмем! Он сам нас выбрал! Я вопросительно посмотрел на нее. В тот момент мне не казалось, что я делаю что-то не то. В голове промелькнула мысль, что с этой собачкой на руках я утрачивал свой имидж sex appeal,[38] но я быстро отогнал ее. Я глядел на щенка и на Марину в ее оранжевом платье и серой шали, смотревшую на меня с довольным видом. Прежде, чем отвечать, я помедлил. Собака повернулась к продавцу, я испугался, что сейчас она на меня написает. Инстинктивно я положил ее на стеклянную витрину, стоявшую между мной и продавцом. Она не стала писать, но у меня появилась возможность предложить Марине выпить чего-нибудь в ближайшем баре. Это была формальная, исключительно формальная отсрочка, которая ничего не могла изменить в принятом решении, но отсрочка необходимая для того, чтобы воззвать к моей непробиваемой рациональности, «пробитой» инстинктивностью Марины. Но и это не помогло. Все было уже решено. Была ли это судьба? Неизбежность? Я, правда, этого хотел? Марина на самом деле хотела этого? Сумел ли я понять, что это значило для нас?

На все эти вопросы не было ответов просто потому, что я их не искал. Пять минут, предшествовавшие покупке собаки (которая, кстати, была оплачена моей кредитной карточкой, потому что вклад Марины сводился к тому, чтобы отвести меня в зоомагазин и уговорить купить собаку), были посвящены выбору – сначала prosecco[39] или белое вино, потом – выбору клички, которую мы должны дать этому маленькому существу.