Медленно допиваю джин-тоник, стараюсь успокоиться. Ничего страшного не происходит. И сердечко кроличье напрасно суетится в грудной клетке: от странных совпадений, драматических признаний да потусторонних разговоров пока еще никто не умирал. Разве что, второстепенные персонажи ужастиков. Но я-то, хвала аллаху, не какой-нибудь там "персонаж", я у нас настоящий, мясной, костяной, волосатый, кожаный. Упрямый как ослиный царь, здоровый как дикий зверь элефант, с холодным сердцем, горячей головой и грязными после первого рабочего дня верхними конечностями. Живой и хороший.

Осторожно глажу одной рукой другую, дабы убедиться в собственной достоверности. Раиса заинтересованно наблюдает за процедурой.

– Руки у вас красивые, - одобрительно замечает она.
– Даже слишком. Пальцы длиннее ладони. Любой хиромант сказал бы, что именно поэтому вы и болтаетесь между небом и землей, не в силах сообразить, что действительно происходит, а что - лишь мерещится, даже если речь идет о жизни и смерти.

– Ну да, вы ведь по руке гадаете, - оживляюсь.
– Со студенческих времен, ага?

– Я - типичная шарлатанка со стажем, просто знаю некоторые базовые правила, невелика премудрость... Вы что приуныли-то?

– Да вот, - говорю жалобно.
– Ошалел я тут с вами. С чего это мы вообще о смерти заговорили, а?

– Наверное, все дело в названии нашей фирмы, - лукаво предположила Раиса.
– Харон, будь он неладен!

Пальцы ее небрежно поглаживают тонкую ножку бокала, а глаза вопросительно шарят по лицу соратника. Тот словно бы вдруг утратил интерес к беседе, с непроницаемой физиономией уткнулся в тарелку. Мне кусок в горло не лезет, а ему - как с гуся вода.

– Ну да, - ворчу.
– Кооператив "Харон". Книжки, конечно же, всего лишь прикрытие. Специализируетесь, небось, на ритуальных убийствах без летального исхода... Обряд инициации, быстро, недорого; приверженцам культа вуду и ВИЧ-инфицированным не беспокоиться, - так, что ли?

Вениамин, наконец, прекращает жевать и тихо смеется.

– Что вы, Макс. Мы не настолько крутые. Просто мы с Райкой, каждый в свое время чуть было не откинули копыта. Прокатились на Хароновом челне, только билеты у нас были в оба конца, туда и обратно. Так уж получилось. И я уверен, что это - залог нашего успеха. Знаете, ведь человек, который сражался со смертью и выжил, может противостоять чему угодно. Вообще чему угодно, потому что смерть - самый сильный из возможных противников... Вы согласны?

– Да, наверное. Мне и самому порой кажется, что теперь мне сам черт не брат, и море по колено, но, в то же время, я очень хорошо представляю степень своей уязвимости. Это ведь просто удивительно, как легко уничтожить живого человека! Столько разных способов, один другого эффективнее... При моем буйном воображении впору от собственной тени шарахаться.

– Верно, - соглашается Раиса.
– И все же лучше осознавать собственную уязвимость, чем нет. Тот, кто предупрежден, вооружен, не так ли?

– Вы так слова подбираете, словно не книжками торгуете, а огнестрельным оружием, - смеюсь.
– "Сражаться", "противостоять", "вооружен"...

– Ну, знаете ли... На дружеский саммит млекопитающих жизнь деловых людей, и впрямь, не слишком похожа...

И что тут скажешь?!

Глава 74. Дханвантари

В индуистской мифологии лекарь богов.

– А что, продавцов на лотки вы тоже по этому принципу отбираете? спрашиваю удивлено.
– Чудесно спасенных, полубессмертных?

– Да нет, - вздыхает Раиса.
– Берем кого попало. Вы, возможно, еще не поняли, но работа эта не из престижных. Да и заработки не ах.

– Очень даже "ах", - возражаю.
– Даже если бы мы с вами сегодня не спорили, и вы отдали бы мне только 10 процентов с выручки, как положено, все равно неплохо получилось бы. Я жадный, но даже мне хватило бы.

– Да, но вы первый, кому удалось за полдня продать чуть ли не полсотни книг.

– Полсотни?
– оживляется Вениамин.
– Ну вы даете!

Я смущенно пожимаю плечами. Было бы из-за чего шум поднимать.

– Он полагает, что это нормально, - объясняет Раиса своему коллеге.
– Что так и должно быть. Что я ему книжек мало дала, а то можно было бы и больше продать.

– Ну, значит, в следующий раз дай ему больше книг, - советует он.
– И посмотри, что будет.

У меня пылают уши. Не люблю, когда меня хвалят в моем же присутствии. Лучше бы за глаза, ей-богу, очень уж неловко! В школе, классе в шестом, я намеренно перестал учить уроки, поскольку не мог выносить публичных учительских похвал. Если бы не эта мука, так бы и ходил в отличниках, до победного конца. Но оказалось, что нотации да попреки сносить легче: они меня совершенно не трогали. Как об стену горохом. По фигу, по барабану, до задницы.