Шрифт:
– А где же твой папа? Он тоже погиб на заградительной стене? – участливо спросил Сатий.
Фирри помотал головой.
– А вот отца я так и не узнал и не увидел. По словам мамы, однажды у нас в деревне остановился на ночь знатный гость из столицы. Она по закону гостеприимства дала ему стол и кров, а он… Он соблазнил её, наобещал златые горы, жизнь в столице, а она, глупая, поверила. Но уже на следующее утро гость скрылся в неизвестном направлении. Мама запомнила его имя – Мерид, если, конечно, он не соврал. Вот и всё, что я знаю о своём отце.
– Да уж, не повезло тебе, – с сочувствием сказал Сатий. Он-то рос, воспитываемый обоими родителями, что любили и оберегали его, и даже не мог себе представить, что кто-то мог бросить женщину, сделав ей ребёнка. В этот день, узнав о том, каким жестоким бывает внешний мир, он поклялся себе всё изменить к лучшему. Да, может, это и была детская наивная мечта из числа тех, что несбыточны, но горячее и доброе сердце Сатия подсказывало ему: он будет идти к этой цели всю жизнь, и как знать – может, однажды он её достигнет…
Фирри и Сатий давно сдружились, и в тот самый летний день, когда листья уже начинают слабеть и тускнеть, отроки бились на игрушечных деревянных мечах во дворе дома Ирель и Эймела. За прошедшие вёсны два парня возмужали: оба были широкоплечими и сильными, легко справлялись с делами по хозяйству. Сатий унаследовал лучшие черты своих родителей: добродушное, но строгое овальное лицо, как у Эймела, сине-васильковые глаза, как у Ирель; русые волосы. Фирри был более невзрачным: чуть угловатое лицо с острыми скулами, зеленоватыми глазами, прямым носом и светлыми волосами. Но оба мало внимания обращали на внешность, потому что для друзей она ничего не значила; куда важнее было для них ощущать необыкновенное единение и сродство душ.
Сатий сделал выпад, а Фирри отразил удар и атаковал уже сам; мечи сошлись, каждый начал давить, но соперники не желали уступать – и вот, наконец, оба бросили мечи на землю и пожали друг другу руки. Несмотря на разницу в возрасте – Сатию пятнадцать, а Фирри недавно встретил свою двадцать первую весну – младший ничем не уступал старшему и старался быть с ним на равных, а то и вовсе его превзойти.
Близилась осень; ощущение неясной тревоги повисло над деревней. Что это – предчувствие скорой беды, или просто лето ещё не хочет уступать свои права, как не хотела до этого весна?
Цветник боролся до последнего, но несущий грусть и беду Листопадник уже веял осенним холодом. Подступал печальный месяц Увядник [6] .
И в этой сказочно-невозможной тишине, окутавшей всю деревеньку, внезапно раздался пронзительный крик умирающего человека.
Никто ещё ничего не успел понять, но Эймел уже начал догадываться. Произошло самое страшное – то, чего он опасался больше всего последние пятнадцать лет: похоже, троллеорки либо прорвали оборону у заградительной стены, либо нашли способ пройти через дебри, минуя заклинание друида, и теперь шли маршем на столицу. Магу ничего не оставалось, кроме как выбежать во двор и крикнуть:
6
Названия месяцев и сезонов перечислены в приложениях к роману.
– Сатий, Фирри, в укрытие! Вы знаете, где оно. Ирель – с ними! – и добавил, уже для выскочивших из соседних домов поселян: – Вооружайтесь, кто чем может. Стариков, детей и больных – спрятать! Это война!
А на другой стороне деревни уже полыхали подожжённые троллеорками дома, и с воплями отчаяния гибли люди…
«Эх, и Сил-то магических во мне, почитай, не осталось, на одно только лишь заклинание, максимум на два», – грустно подумал Эймел, хватая в руки топор и отправляясь навстречу битве. И только в подсознании раненой птицей билась мысль: «Как им удалось прорваться сквозь магическую защиту, поставленную друидом? Или они пробили такую брешь в стене, что теперь расползлись по всему миру?..»
Жители деревни последовали совету «бывалого воина» и вооружились кто вилами, кто косами, кто тесаками. Они бежали за Эймелом, но маг понимал, что никто из них не умеет сражаться, и их жизни зависят от него.
И ровно посередине деревни две армии – если, конечно, почти неорганизованных жителей можно было так назвать – встретились.
Троллеорки были воистину ужасны и противны. Представьте себе низкорослых людей с болотным цветом кожи, каменными, без эмоций лицами, с огромными клыками, сильными и длинными, до колен, ручищами (в каждой по топору или по палице), кривыми, но мощными ногами с длинными шипами на коленях. Грозный вид противника испугал жителей деревни, и они начали разбегаться в разные стороны, осознавая, что идут на верную смерть. Эймел понимал: ещё немного, и их уничтожат. Ему поневоле пришлось пустить в ход заклинание.
С чистых голубых небес сорвалась фиолетовая молния и, ветвясь, зацепила ближайших троллеорков, свалив их с ног. Многие из них загорелись и в отчаянии закувыркались по земле, пытаясь сбить пламя. Эймел радостно воскликнул:
– Не бойтесь их! Видите, даже боги за нас, это их карающая молния!
И жители деревни, воодушевлённые видом гибнущих врагов, начали рубить и колоть ужасных чудовищ. Казалось, ещё немного – и они одержат верх. Но Эймел никак не ожидал, что оставшимся в живых троллеоркам удастся быстро перегруппироваться, не обращая внимания на потери. Враги выставили свои железные щиты, и молния, ударив в них, быстро исчезла. А затем троллеорки пустили в ход собственную магию.