Будь проклят Андалио с его честностью. С каждым днём я ощущал себя всё большим и большим ничтожеством, словно он был прав и ихора в моих жилах не осталось и капли.

Я уже выучил слабые места всех его людей, казалось, знал куда и когда каждый из них ударит. И всё равно не побеждал. Мне не хватало чуть-чуть силы, чуть-чуть скорости, чуть-чуть выносливости, чтобы выходить победителем из всех этих схваток. Последние дни я и вовсе использовал только стойку с мечом на плече. Просто потому, что иначе вечером, после долгой пробежки к Кузне мне не хватало сил вовремя вскинуть меч.

Эти проклятые тени!

Трейдо закончил ополаскиваться из бочки, обтёрся, бросил на меня короткий взгляд и негромко спросил:

— Ты не думал, что уже всё и всем доказал?

Хасок поддакнул:

— Да, Лиал, просто откажись наконец от поединка.

Я кивнул. Поняв, что они ждут от меня хоть какого-то ответа, выдавил из себя:

— Я подумаю.

И думал, пока не пришли тени. Думал, когда, скорчившись после их прикосновения, обхватив себя руками, пытался хоть немного согреть глыбу льда, которую они оставили во мне. Первым, как всегда, потеплел медальон на груди. Забавно, что металл согрелся под моими руками быстрей, чем кожа.

А вот затем все эти мысли из головы вылетели, словно их выдул ледяной сквозняк.

Что за глупость я только что выдумал? С чего я решил, что это я согрел медальон?

Прислушался. Вокруг раздавалось лишь дыхание спящих. Я скользнул с кровати, вбил ноги в сапоги. Через десяток ударов сердца уже оказался в уборной, где тлел неяркий свет.

Торопясь, расстегнул цепочку восточного плетения, благодаря Хранителей, что звено-застёжка легко находится на ощупь.

Под самым светильником повертел серебряный медальон, соображая, как он может открываться. Так и не поняв, просто подцепил ногтями едва ощутимую щель и потянул закраины, пытаясь разделить его надвое.

И сумел.

Медальон отворился в моих руках, словно книга, показывая своё содержимое.

И заставляя меня беззвучно выругаться.

Я покосился на дверь, развернулся к ней спиной, прикрывая медальон и жадно вглядываясь в то, что дал мне отец и о чём я давно позабыл.

Слеза Амании.

Отец тогда сказал, что это самая крупная слеза нашего Дома. И я решил, что он отдал свою.

Я ошибался.

Прозрачная, блистающая сотнями гранями слеза, что лежала в моём медальоне, была во много раз крупней, чем слеза отца. Его была размером с косточку вишни. Моя размером с орех, занимая едва ли не весь медальон.

По сути, он был лишь серебряной глухой оправой, что скрывала слезу от чужих глаз. И подобной слезы не было и быть не могло в нашем Малом доме. Иначе мы бы не считались одним из бедных Малых домов севера, всей гордости которого лишь в череде предков, памяти о временах, когда мы назывались Великим домом, Первым домом Севера и замке, что остался с тех времён.

Но тайну такой огромной слезы ещё предстоит узнать по возвращении домой. Сейчас же меня больше занимало то, что она была заполнена силой Хранителей лишь наполовину.

Глупо было бы думать, что такой её мне вручил отец.

Слёзы наполняются на алтаре Хранителей. На алтаре, перед которым мы возносим им молитву, делясь огнём души. Эта привычная деталь и есть то главное, о чём я позабыл в своих размышлениях. Вот почему днём мне хватает сил выполнять задания наставников и бегать по лесам, хватает сил решить, отдать ли победу в схватке с Преферо или убить её. А вечером, после молитвы Хранителям, я не могу выиграть в поединке ни у одного южанина!

И вот почему мне становится легче после того, как тени уйдут. Это не я грею медальон, прижимая его к заледеневшей груди. А слеза Амании в нем делится со мной запасённой силой.

И если в ней ещё есть половина запаса, то сколько у меня ещё дней и ночей, прежде чем моё сердце не сумеет сделать удар, сбрасывая с себя корку льда?

Тридцать? Сорок? Девяносто?

Понять бы, когда слеза начала отдавать мне запасённую силу.

Впрочем, плевать.

Отец своим подарком спас меня уже десятки раз. И пусть он всегда был недоволен моей силой, но уж он точно бы лишь посмеялся над тем, что я не его сын. И этого довольно.

Почти довольно.

Нужно победить хоть раз. Хоть раз прервать череду проигрышей, остаться на ногах в круге поединка и можно будет с чистой совестью сказать Андалио, что с меня хватит. Я точно всё и всем доказал. И то, что я не худший из гонганов — тоже.

Не умереть завтра на задании Кузни. На молитве лишь сделать вид, что я касаюсь алтаря. Не думаю, что Хранители накажут меня за одну пустую молитву. И победа будет за мной.

Я осторожно защёлкнул медальон обратно. Огладил пальцами изображение снежного барса. И вернулся в дортуар. С улыбкой на губах.

Оказывается, усмирять гордость не так уж и сложно. Особенно когда у тебя на груди прячется слеза Амании дороже всех земель твоего Дома.