Я сейчас ничего не понимал, глядя на её грудь с розовыми сосками. Я погладил её и Аня закрыла глаза от наслаждения.

— Хочу ещё! — тут же заявила она.

Она залезла на меня сверху, но на этот раз никуда не спешила. Начала с поцелуев, пока я ласкал её грудь. После парой неловких движений она всё же смогла добиться желаемого и принялась без спешки шевелить бёдрами, тяжело дыша. Она выгибалась, пыталась опереться, руки её соскальзывали, она падала, ей было не очень удобно, но она ловила волну и словила её, тихо постанывая.

Я положил ей руки на бёдра и двигал ими, направляя её, а она подчинялась. Я гладил её спину, запускал руку в её жёсткие волосы, аккуратно трогал её соски, проводил рукой по щеке, а она прижималась к ладони, раскрасневшаяся. От неё жар исходил.

С каждым движением она двигалась всё увереннее, нащупала для себя удобное положение, постепенно принялась ускоряться. Меня начало накрывать, а она стонала и двигалась всё быстрее, обжигая меня горячим дыханием и впиваясь в меня губами. На пике наслаждения я обхватил её талию, прижал к себе и кончил, покрываясь мурашками от удовольствия и слыша её глухой стон. Она вцепилась в меня руками, прижимаясь ко мне всем телом, а после плюхнулась на меня. Я прям почувствовал, как каждый мускул её тела в этот момент расслабляется.

Она медленно сползла ко мне на плечо, всё так же тяжело дыша, закидывая на меня ногу, а после звонко расхохоталась.

— Ты такой смешной, — потрепала она меня по волосам, пока я, выдыхая, пытался прийти в себя.

Мы долго лежали в обнимку, она водила пальцем по моей груди, я гладил ей спину и бедро, иногда грудь, когда хотелось. Теперь мне тискать можно было всё, и хоть Аня и поглядывала иногда со смущением, уже совершенно не сопротивлялась никаким моим действиям. И мы просто лежали и молчали, рассматривая друг друга.

После она перевернулась на спину, подняла вверх руку и щёлкнула пальцами — ничего не произошло.

— Ну вот и всё, — безразлично отозвалась она. — Я сделала грязь. Теперь осталось лишь продолжать творить грязь и ждать смерти. Как думаешь, мы совершили глупость? — спросила она у меня.

— Глупость — это одно из понятий Шрёдингера. И если честно, то пусть будут глупости, но чтоб не пришлось о них жалеть.

— Я ни о чём не жалею! — заявила она, снова поглаживая пальцем мою грудь. — Добавки?

— К сожалению я сейчас не в состоянии, — указал я на упавшего товарища, — нужна перезарядка, — пояснил я, чувствуя себя неловко, а она улыбнулась, зевая.

— Я думала… — она смутилась.

— Мы только что трахались! Чего уж тут смущаться? — удивился я.

Она улыбнулась.

— Я думала, — всё равно она начинала краснеть, когда говорила это, — что после секса ты мне окажешься не интересен. Типа как попробую и меня отпустит. Но мне хочется взять, и обнять тебя та-ак сильно, — она вжалась в меня всем телом, — чтоб с тобой смешаться. Да, наверное это как раз то чувство, которое испытываешь во время секса. Я хочу ещё. А это может надоесть? — в который раз смутилась она.

— Ну некоторым, говорят, и в старости не надоедает. Просто не всегда уже получается, — хохотнул я.

— Вот и здорово, — заявила она. — Фу, кажется наши дети из меня вытекают, — скривилась она.

Я рассмеялся, целуя её.

Мы лежали молча, я гладил её по волосам, а после услышал мерное посапывание. Мой желудок требовал пищи, хлеба с маслом. Странно, переключился с пиццы с ананасами на хлеб с маслом. Желудок Шрёдингера был иногда непредсказуем.

Я вытянул руку из-под неё, не разбудив, оделся и отправился на кухню. Хлеб с маслом сейчас, а что дальше? Почему людям нужно так много пищи?

— Баланьеза, — проронил мой желудок.

— Ты издеваешься?! — в сердцах бросил я, но раз так, то пожалуйста, томатная паста где-то была, перец есть, сыр, что там ещё?

Я поставил воду на макароны, сам затачивал бутерброд.

Из коридора послышались радостные мелодичные вопли:

— У меня получилось! У меня получилось! — напевала Аня, бредя по коридору.

Она впрыгнула в дверной проём на кухне.

— У меня получилось! — с круглыми глазами с предыханием заявила она.

— Ага. Ещё и дважды. И не нужно было порно для этого смотреть. Но я думаю нашим соседям знать об этом не обязательно, — хохотнул я.

Аня посмотрела на меня и смутилась.

— Это тоже, — кивнула она, зарумянившись, — но я про это, — она щёлкнула пальцами, выбивая искру. — Я не поняла, почему не получалось, но знаешь что я тебе скажу?

Улыбка её принялась таить.

— Мне лгали всю мою жизнь с самого детства. Отец, Винтер Криг, лгал мне. А знаешь за что я люблю лжецов?

Крик Виктории раздался в моей голове, к нему добавились причитания Игоря и зловещая улыбка самой Аннабель.