И началась другая жизнь. В начале лета Николай устроился работать на Путиловский завод, вступил в большевистскую партию — былые противоречия и обиды забылись. Нужно было поднимать ослабленную гражданской войной страну — какие теперь обиды. Он вообще был такой человек — трудностей не боялся, а единственный смысл видел лишь в служении Родине, людям, семье.

Постепенно все образовывалось. Ксения пошла учиться, потом устроилась работать чертежницей в конструкторское бюро.

Летом двадцатого года Ксения с мужем поехали в Павловск, где их встретил осиротевший дом. Увидев разоренное отчее гнездо, она бессильно опустилась на полуразрушенное крылечко и заплакала — от старой жизни здесь остались только по-прежнему стрекотавшие в саду кузнечики. Но потом она смахнула слезы, пошла, затопила печь, чтобы наполнить дом теплом и жизнью. И старый дом отозвался — ожил, задышал.

Через два года, в июне, Ксения и Николай именно сюда привезли свою новорожденную дочь Таню. С появлением Тани жизнь наполнилась особенным смыслом. Обычная жизнь счастливой семьи: радость за первые успехи дочери, семейные прогулки в парках, летние вечера на даче, велосипеды, занятия музыкой, обеды, долгие ленинградские зимы, вечера с книжкой, любимая работа в конструкторском бюро, разложенные по всей квартире тубусы с чертежами, мерцающая Колина нежность — он то подарит ей платочек просто так, без всякого повода, то — гребешок, а то просто посмотрит на нее так, что она вся засветится.

Ксения с Николаем жили дружно, без ссор и непонимания. Николай любил свою работу, с женой был нежен, дочь обожал, но иногда в нем словно поднималась какая-то лютая, звериная тоска, и он становился мрачным, раздражительным, как будто больным. Ксения чувствовала эти его перепады настроений, и в такие часы уходила к себе, чтобы не мешать ему, не бередить старые раны.

Про Олю Николай никогда не говорил, и Ксения, помня данное мужу обещание, вслух ее не вспоминала.

Лет через двенадцать после их женитьбы, как-то летом, вернувшись с дачи, она застала Николая у печки — он бросал в огонь пачки старых фотографий. Увидев, что это фотографии Оли, Ксения застыла, ощутив сильнейший душевный ожог. На ее глазах та самая летняя фотография, где они с Олей сидели на крыльце в Павловске, полетела в огонь.

Николай увидел искаженное лицо жены и бережно коснулся ее руки:

— Ксюта, пойми, я не потому, что обижен на нее, не из-за этого… Просто это может быть теперь опасно для нас. Понимаешь?

Ксения кивнула. Она действительно понимала — на дворе стояли тридцатые годы, и сам факт наличия родственников за границей вызывал вопросы и мог обернуться возможными неприятностями. И все-таки легче не стало. Последними отправились в огонь Олины дневники и письма. Из одной тетради вдруг выпали вырезанные Олей из бумаги рождественские ангелы (она обычно вешала их на новогоднюю елку) и тоже полетели в огонь. Вот и все.

Ксения пошла на кухню, достала бутыль наливки, которую она теперь уже сама настаивала по маминому рецепту, и долго сидела в тишине с полной рюмкой, пока в кухню не зашел Коля.

И вот так, между работой, Таниной учебой, буднями и праздниками, пролетело много лет. Иногда Ксения думала: а как там сестра? Как теперь Оля? И назавтра она, крадучись от Коли, заходила в Никольский собор и ставила две свечи. Одну за упокой родителей, вторую — за здравие. За Олино здравие.

О сестре Ксения знала только, что та живет в Париже.

Через два года после отъезда Оли из России, в двадцатом году, Ксения встретилась с Олиной подругой юности, Татой Щербатовой.

…Увидев на пороге Тату, Ксения разволновалась, почувствовала, что та пришла с определенной целью. Так и оказалось.

Тата рассказала, что ее брат Дмитрий — работник Наркомата иностранных дел — недавно вернулся из Парижа, где он встретился со своим бывшим знакомым, адвокатом Евгением Клинским, и что в доме Клинского Дмитрий увидел Ольгу.

— Как она? — ахнула Ксения.

Тата пожала плечами:

— Жива, здорова. А больше ничего не знаю. Разве только то, что она живет с Клинским.

— Оля и Евгений… — Ксения была настолько изумлена, что не смогла договорить.

Впрочем, Тата поняла ее и кивнула: да, все так.

— Что же она не писала мне?

— Ольга сказала Дмитрию, что неоднократно отправляла письма тебе и родителям, но вы ей не отвечали. Разве ты не получала ее писем? — удивилась Тата.

Ксения покачала головой — нет, и выдохнула:

— Она вернется в Россию?

Тата отвела глаза:

— Не думаю, что это будет разумно, учитывая обстоятельства ее отъезда. Оля уезжала из одной страны и рассчитывала в нее вернуться, но той страны, как ты понимаешь, Ксюта, давно нет. Кстати, Оля хотела передать вам письмо, но поскольку это могло быть опасно для всех, Дмитрий отказался его брать и предложил ей передать самое главное на словах. Так вот Оля просила сказать вам, что она очень вас любит и умоляет простить ее.

Ксения молчала.