— Скажи, Арсеньева, тебя жизнь ничему не учит? — наклоняется ближе, зачем-то сокращая и без того опасное расстояние между нами. — Дурой была, дурой осталась. Мужская драка. Какого дьявола ты полезла в это? Где были твои мозги, идиотка?

Предпринимаю попытку отвернуться. Но он не дает мне этого сделать.

— Одно поясни. Скучно и безмятежно живется? Или все дело во мне? — в очередной раз надо мной глумится.

Резко отдираю его руку от своего лица.

— Отойди и не смей меня трогать! — толкаю его в грудь, вынуждая соблюдать дистанцию.

Мне это нужно как воздух, которого рядом с ним всегда катастрофически не хватает. Иначе беда…

— Раньше тебя все устраивало, — напоминает дерзко.

— Просто не с чем было сравнить… — вскинув подбородок, отвечаю с вызовом.

Он по-прежнему сохраняет ледяное спокойствие, но я успеваю заметить, как на короткий, неконтролируемый промежуток времени меняется выражение его лица.

Исчезает усмешка. Ожесточаются черты.

Кривятся разбитые губы и напрягаются скулы…

Злится. Будто ему по какой-то причине не все равно. Будто до скрежета зубов неприятно это слышать.

— Ну хоть в чем-то твой недопарень хорош, — выплевывает презрительно.

— Недопарнем был ты, — смело смотрю в его, подернутые холодом глаза.

— Следи за языком, — угрожающе прищуривается и до боли стискивает левое запястье.

— Не то что?

— Не нарывайся, дура…

— Что тебе надо, Абрамов? — интересуюсь прямо. — Зачем ты писал мне? И зачем провоцировал Сергея в тот вечер?

— У твоего электрика есть какие-то вопросы? — ситуация его явно забавляет. — Так пусть задаст их.

— С какой стати? Кто ты такой?

— Короткая память? — сжимает пальцами мои щеки, но я снова грубо сбрасываю его ладонь.

Потому что душа, в отличие от тела, неистово протестует и кричит.

— Сказала… Не трогай меня! — повышаю голос.

— Этот твой Сережа, не дурак ведь? Все прекрасно понял, верно? — пытается отследить мою реакцию. — Сложил два и два?

— Не лезь в мою жизнь.

— Кто в чью лезет — большой вопрос, — цедит сквозь зубы.

— И не смей угрожать мне… Ты понял? Я не боюсь.

— Господи боже, да нет у меня на тебя ничего… — закатывает глаза.

— Мне все равно, даже если есть, — откровенно блефую.

Что остается? Только показать, что я все еще жива. Пусть униженная, сломленная и разбитая, но вполне способная обходиться без него.

— Считаешь, была настолько значима? Хочешь так думать, м? — вдруг склоняется еще ближе, и его издевательский смех волнами вибрирует на моей коже. Разгоняет по шее ворох мелких мурашек, и я, нервно сглотнув, отодвигаюсь в сторону.

Вроде ожидаемо. Добивает, как обычно, но почему-то мне, как и прежде, больно слышать хлесткие слова. Хотя от той наивной, влюбленной Даши мало, что осталось…

— Заметь, не я тебя здесь задерживаю… — подчеркиваю предельно сухо.

Отклоняется.

Смотрит на меня оценивающе.

И клянусь, если бы можно было убить одним взглядом, я стопроцентно была бы уже мертва.

— Оставь меня в покое, Ян. Вот, пожалуй, единственное, чего я хочу…

За последние три недели я четко осознал, насколько же это круто, когда у тебя есть возможность жить отдельно от родителей. Эти выводы прочно закрепились в моей голове после того, как пришлось на какое-то время разделить жилплощадь с отцом. То еще испытание для моей нервной системы… Однако другого варианта не было.

Сиделки увольнялись с такой скоростью, что я не успевал их искать. Старые, молодые. Опытные и не очень. Неважно. Все они тупо от него сбегали, наплевав на деньги и потраченное время. Впрочем, винить их абсолютно не в чем. Его мерзопакостная, конченая натура способна вывести из себя кого угодно…

Достаю из духовки запеченный картофель и курицу.

— Шедевр твою мать… Жрать подано, — сообщаю на всю квартиру. — Идешь, инвалид?

Достаю тарелку и приборы.

Первую неделю таскал отца на себе, а потом он все-таки соизволил подружиться с костылями. Скрипя зубами, естественно. Зато стал куда самостоятельнее, что определенно ему по душе. (Если она вообще у него имеется.)

Оставляю на столе таблетки и наливаю стакан воды. Смотрю на часы. Сам, похоже, поужинать не успею…