Кто-то обстрелял ночью пустующие торговые площади в центре. Все стекло перебито — эту часть здания тоже отреставрировали, но еще никто вьехал. «Все по 15» находится неподалеку.

Вдоль разбитых стекол собираются люди, а мэр вытирает пот со лба. Хмурый Кулаков тоже маячит в конце улицы.

Женщины, обмахивающиеся газетами и флаерами, судачат и искоса поглядывают на беса. Рядом с ним тусуются несколько мужиков весьма специфической внешности.

— Еще не успел ничего отгрохать, а уже нате, все обгадил, — раздается у меня за спиной голос и я узнаю Матвея, директора детского дома.

С ним у меня хорошие отношения, но мы стали реже общаться. Вся эта история с комплексом перекрыла подготовку к ремонту. Матвей самоустранился от дилеммы по строительству, как он всегда делает в проблемных вопросах.

Директор детдома — не любитель конфликтных ситуаций.

— Изверг, — заключает он, имея в виду Кулака.

Я собираюсь ответить, но тут вижу Миру Никоновну. Через некоторое время директор детдома вроде дергает меня за локоть, но я отвлекаюсь от разговора с подругой не сразу. Оборачиваясь, не могу его найти.

— Я буду в отпуске месяц, — вдруг бурчит Матвей откуда-то сбоку.

— А, хорошо, — откликаюсь я.

По улице с трудом вышагивает Сергей Степанович, и большая часть присутствующих напрягается.

Пожилой коренастый мужчина с косыми седыми усами — местный злодей. Нет, не преступник, и не хулиган, и не пьяница, и даже не сплетник.

Сергей Степанович владеет большей долей собственности в Васильках, и на протяжении десятка лет портит всем нервы. С ним никто и никогда не может договориться с первого раза, и он ни с кем не общается по-дружески. Также он, как Скрудж, сидит на мешках с деньгами, а сам живет в едва ли не худшей избе поселка. И покупает все только по скидке.

Расстрелянные витрины принадлежат именно Сергей Степановичу.

— Ну, говорил же окна заморские — к беде, — гнусно возмущается он в сторону одной из женщин. — Удумали вы все!

Кулак и его бритоголовая свита уже передвинулись поближе к центру улицы, завладев вниманием раздосадованного мэра.

Один из строителей, что курит неподалеку, сплевывает на землю и не стесняется в выражениях:

— Да все знают, кто это сделал. Еще и расследование хотят! Долго придется кумекать, ага. Совсем людей за дураков держат.

Добрая половина горожан косится на Кулакова. Он обводит толпу равнодушным взглядом. Мэр что-то там лепечет, в попытке исправить ситуацию. Хотя все слышали сказанное и уловили подтекст.

Насмешливо выдохнув, все-таки не удерживаюсь от фырканья.

— Да это смешно вообще! Зачем ему стекла стрелять? Глупости не плодите.

Строитель даже не оборачивается в мою сторону и заходит в соседнее здание. Некоторые горожане со мной согласны, а две женщины бурно протестуют.

— Ну так, это же просто пустые магазины! — заявляю я им. — Абсурд, серьезно. Странный обстрел какой-то.

Глядя на меня непрерывно, Кулак старается скрыть удивление. Небось думает, что я подлизываюсь. Пусть воображает что угодно, но я с тупостью и несправедливыми обвинениями соглашаться не собираюсь.

Даже если они касаются этого беса.

Одна из товарок продолжает спорить, но я лишь закатываю глаза.

По дороге к магазину Миры Никоновны он нагоняет меня.

— Лин сказал, ты на подготовку концерта не идешь.

Мне приходится остановиться, хотя последнее, что хочу делать — разговаривать с Кулаковым. Еще и посреди улицы.

Хотя. Посреди улицы точно лучше, чем наедине.

Сердце нагоняет удары. Господи, как же ненавижу эти всплески. Они теперь будут преследовать меня, стоит Кулаку вдохнуть в моем присутствии?

— Нет, — буркаю и волосы поправляю. — Точнее, да. К концу подготовки подъеду, и может на концерт останусь. Лин сказал сцену устанавливают далеко от границы.

Смотрю на него выжидающе.

— Ага, — отзывается и рукой указывает на оставшиеся позади осколки. — Это вообще советскими патронами похуярили. Камер здесь, конечно, нигде нет.

— Я знаю, что это не ты, — ощетиниваюсь, а затем спокойнее выдыхаю. — Вот и установи камеры.

Собираюсь шагать дальше, но он перехватывает меня за запястье. Смотрим вдвоем на его ладонь, полностью поглощающую мою кисть.

Мысленно я уже отвела руку назад, но в реальности стою и не шевелюсь. Не могу. Кожа не позволит лишить ее такого источника удовольствия. Чистого, непрерывного и бурного источника.

Кулаков отпускает мое запястье через какое-то время.

— Откуда знаешь, что не я? — неотесанно спрашивает он. Иногда Василий проглатывает часть звуков — будто из-за дурной дикции — и сейчас один из таких моментов.